Возвращение домой (СИ)

«Способный, однако, парень. Если Тайлер правду сказал… Интересно, и почему это он остался, почему не ушёл, пока случай представился? Мог же попробовать пройти сквозь „кольцо“!» Дюпрейн посмотрел Алмаару в лицо, долго, пристально, всё хотел угадать самые сокровенные его мысли, но тот ответил равнодушным отсутствующим взглядом, так, будто капитан был стеклянным, или его вообще не было, а сам с ленцой жевал в это время какую-то травинку. Равнодушная сволочь с вечной презрительной ухмылочкой! Дюпрейн разозлился неожиданно, его взбесила эта его вечная беззаботность, равнодушие, напускная небрежность во всём: во взгляде, в наклоне головы, в ухмылке, во всей фигуре… Ведь они же все по уши в этом дерьме благодаря этой скотине! И он, что же, ещё и выбраться отсюда живым рассчитывает?!! Ну, уж нет! «За любого из ребят всё сделаю, но ты… Ты же, сволочь, даже доброго слова не заслужил. Тебя же убить мало!»

– А к тебе, арестованный Алмаар, у меня личный вопрос! – Дюпрейн подошёл к нему почти вплотную, глядя при этом прямо в самые зрачки. От его внимательного взгляда не ускользнуло, как сразу же напрягся солдат, стиснул челюсти, но остался прежним. «Ведь это только шкура у тебя такая! Я же вижу, когда тебе страшно… И не нужно кривиться с усмешкой…» – Кто разрешал тебе прикасаться к ловушке? Я разрешал тебе обезвреживать её? Или тебе плевать на старших по званию? Ты подводил всю группу, а не только себя и рядового Тайлера, нас слишком мало, чтобы так глупо рисковать!.. Мы живы только тогда, когда все вместе, когда все мы стоим друг за друга… Тебе это понятно? Я вполне доступно для тебя объяснил? – а потом добавил решительно, – Глупости в своём отряде я делать не позволю! Ясно?!

И вообще все эти твои штучки – всего лишь мальчишество и глупая бравада! Показуха! – закончил капитан почти шёпотом, и так видя, как посерел Алмаар лицом. Дюпрейн понял: это уязвленная гордость плещется сейчас в его глазах, холодных и синих, как она сменяется ненавистью. Злой, беспощадной! «Ну, скажи хоть слово – и я пристрелю тебя! Я же очень долго ждал этого момента, хоть и не мог на него решиться! А сейчас он наконец-то настал. Сейчас я сделаю это без сожаления! Как же ты мне надоел… Ну, дай только повод! Хоть одно слово, хоть один жест неповиновения…»

Сухие губы дрогнули. Алмаар готов был сорваться, но в последнее мгновение отвёл взгляд, промолчал, кусая губы чуть ли не до крови. Он сдержался! Он оказался сильнее, чем рассчитывал Дюпрейн, и понимание этого отбило желание говорить что-то ещё. Что толку? Зачем? К чему все эти стычки? Что они теперь в их положении могут сделать? Мы же теперь все в одинаковых условиях, все мы равны перед судьбой. И не известно ещё, чем всё это закончится, а эти противостояния не приводят ни к чему, лишь силы зря тратятся и нервные клетки горят.

– Алмаар, идёшь со мной! Остальные – ждать нас здесь! – Дюпрейн отвернулся, встал к ним всем спиной, прямой, почти тощий, но твёрдый и упрямый, готовый идти до конца, каким бы он для них ни был.

День проходил в томительном и тоскливом ожидании. Лес молчал впервые за все дни, настороженный, напуганный присутствием человека. Где – нигде робко перекликались птицы, неприметные и голосистые, они осторожненько перепархивали с почти неслышимым шелестом крыльев. Ветра не было, листья на деревьях висели неподвижно, и даже грохот отдалённых машин, проезжающих по магистрали, и окрики сионийских солдат доносились сюда.

Воздух, тяжёлый и душный, обволакивал плотным и густым одеялом, он совершенно не давал ни свежести, ни прохлады. Весь день хотелось пить. Только – пить! Потому что о еде уже никто и не вспоминал. Всё, что можно было съесть, съели ещё вчера вечером. Но и воды у всех оставалось совсем по чуть-чуть, её экономили и берегли.

Капитан с Алмааром ещё где-то бродили, хотя времени было уже далеко за полдень. Что было в мыслях Дюпрейна, никто не знал. Зачем он пошёл, что он задумал и задумал ли вообще что-нибудь?

Моретти и Кордуэлл докуривали последние сигареты, приглушая этим чувство голода, убивая бестолково и медленно тянущееся время ожидания. Дым разгоняли руками. Эта осторожность была теперь заметна в поступках и действиях каждого из них. Но это был не страх, который пытался вколотить в их головы капитан. Просто они научись понимать цену всякой мелочи: сказанному громко слову, звонко треснувшей ветке, чётко оставленному следу ботинка в мягкой земле, надломленной ветке или примятых невзначай листьях. Всё это было теперь против них!

– Духота-то какая! – фыркнул Моретти, загребая листьями окурок, как можно неприметнее засыпая место ухоронки трухой из прелой листвы и лесного сора.

– Дожди начнутся со дня на день! – отозвался Дик, – С гор натягивает тучи, потому и душно у земли…

– Ливни! Тропические ливни! – Марио аж подскочил на месте. – И мы в это время будем здесь?!! Здесь, в лесу?!!