А ещё эта боль вернула ощущение мира вокруг; Джейк неожиданно почувствовал, что лежит в кровати, укрытый до подбородка чем-то тёплым, но тяжесть одеяла совсем не ощущалась. Приятная прохлада студила лоб, до Джейка не сразу дошло, что кровать стоит у открытого окна. Какое-то время он тупо, ничего не соображая, смотрел на лёгкую занавесочку, подрагивающую на сквозняке. Дышал он очень осторожно, в четверть лёгких, и при каждом вдохе чувствовал, что грудь сдавливает тугой обруч, но так и не понял, что это всего лишь повязка. Всё его внимание и все немногие мысли привлекло осознание того, что рядом находится кто-то ещё, какой-то человек. Джейк чувствовал его присутствие. А потом к нему кто-то подошёл, прохладная ладонь коснулась лба, потом — лёгкое прикосновение подушечек пальцев к виску, к щеке и вдоль — до подбородка. Прикосновение, наполненное заботой и нежностью, как к чему-то очень хрупкому.
— Опять, наверное, болит… — чей-то голос шелестел над ухом. «Да нет же, нет! — готов был закричать Джейк, — Я живой! Я слышу вас… И понимаю всё!» Но губы лишь дрогнули беззвучно, последние силы ушли на то, чтобы снова открыть глаза.
Склонившееся лицо. Женщина! Немолодая уже, если судить по морщинкам вокруг добро улыбающихся медово-карих глаз. Она заговорила о чём-то на гриффитском, необычно растягивая гласные и почти полностью проглатывая окончания слов. Странное произношение. Джейк сумел различить лишь одно слово: «деточка», которое когда-то очень давно слышал много раз.
А потом его почти силой напоили каким-то резко пахнущим отваром. Из-за сильной слабости Джейк даже сопротивляться не мог, только всё пытался дать понять, что он не голоден и пить тоже не хочет. А после питья слабость навалилась с новой силой, а уж ей-то Джейк сопротивляться не мог, а засыпая, разобрал ещё на гриффитском:
— Ну теперь-то уж точно выберется… Я про это сразу сказала… Хоть и человек, а живучий, как каркус… — На этом слове он и уснул…
Явь и сон, с вечно повторяющимся кошмаром, смешались в одну бесконечную пелену. Он уже не мог сам ни в чём разобраться: где же реальность, а где — продолжение кошмара? Кошмар этот был, как стереофильм: он прокручивался перед глазами во всех своих раздирающих душу подробностях. Бесконечная лента со склеенным началом и концом. Одно и то же до бесконечности, стоило лишь глаза закрыть…
На этот раз сознание возвращалось медленно, он очень долго лежал, не чувствуя ни тела, ни мыслей, никаких ощущений.
Неимоверным усилием воли сумел сжать пальцы правой руки в кулак — тело повиновалось, а ощущение покорности собственного тела порадовало так, как радует любого здорового человека пробуждение после долгого сна. Он и сделал то, что делают все в такой момент: потянулся разнежено со счастливой улыбкой и вдохнул полной грудью — и закашлялся!
Боль — резкая, неожиданная, а оттого ошеломляющая, — как чья-то жёсткая рука перехватила горло, тяжело навалилась на грудь.
Откуда?! Почему?! Он испугался этой боли, испугался потому, что никак не мог объяснить себе её причину. Лежал, боясь шевельнуться, почти не дыша, и вспоминал, вспоминал с таким напряжением и отчаянием, что даже устал. А вспомнить ничего не мог, кроме того сна, мучившего его всё это время: тоннель, низкий потолок, стены, удерживаемые распорками, опять огонь, огненный хаос — и смерть, своя и одновременно чужая. Сон, не имеющий звуков, но оставляющий воспоминание о боли, о боли, от которой даже наяву не избавиться.
Второе, о чём он подумал: «Где я?»
Конечно, если лежать вот так, на спине, ничего не узнаешь и не увидишь. И спросить некого. На этот раз Джейк был один, он это сразу почувствовал. А ведь сейчас, когда мысли наиболее ясные, когда сознание чёткое, и даже есть силы на то, чтобы говорить, рядом, как на зло, никого нет. Никого, чтобы спросить хотя бы, где я. Где? Что это за комната с дощатым потолком? Сейчас так уже не делают! Кстати, а сейчас — это когда? И откуда он знает, что делают, а что — нет?..
Всё! Нужно что-то делать! Искать ответы на все эти вопросы. Действовать в конце концов. И Джейк решительно поднялся и сел. И чуть сознание не потерял!
Всё тело, минуту назад казавшееся здоровым, сильным, послушным, сейчас отказывалось повиноваться. Голова казалась неправдоподобно тяжёлой и сама клонилась на грудь. Перед глазами всё плыло и качалось. Вся эта цветная вышивка на одеяле, сползшем с груди, с плеч до пояса. Джейк несколько раз моргнул, сглотнул, пытаясь унять подкативший к горлу комок чего-то неприятного, тошнотворного. Несколько секунд (а может, и минут?) он тупо сидел, склонив голову, и не сразу заметил повязку — широкий бинт в несколько рядов, туго стянувший рёбра, не дающий дышать в полную силу.
Что бы это всё могло значить? Шутка, розыгрыш? Чей и зачем?
Он покачал головой, устало и медленно, туда-сюда, пытаясь встряхнуться, вспомнить хоть что-то, но боль в груди, не отпускающая ни на минуту, и сейчас мешала сосредоточиться. Но ведь всему этому должно быть какое-то объяснение?! И эти декорации вокруг!