Возвращение домой

— Вы тоже из города, могли бы объяснить, как действуют сильные наркотики из группы «А», из группы запрещённых препаратов, — Джейк не дал ей рта раскрыть, заговорил сам, зная, что лучшая защита — это нападение. — Да вы и знать должны, что сам я ничего не видел, меня здесь уже не было… Его тоже могли расстрелять, как и меня… Кому он нужен теперь с уничтоженным мозгом? — Джейк говорил эти слова с какой-то странной, как ему самому казалось, идиотской улыбочкой, но лишь теперь, когда говорил другому, понял окончательно, что больше ему никогда уже не встретить Алмаара. Эту бедовую голову, Яниса Алмаара. И хоть между ними не было дружбы, не было даже того товарищества, какое соединяет солдат, выполняющих общий приказ, но то, что они пережили вместе, особенно последний день допроса, он был важнее всех бывших когда-то отношений, важнее той драки в воронке, важнее украденных документов и часов. Всё это теперь осталось в прошлом, ушло навсегда вслед за Алмааром.

И всё же жаль его, этого несчастного бродягу, так и не увидевшего нормального, человеческого отношения к себе.

Он не хотел такой судьбы, он меньше всего хотел такой смерти… Уж лучше б сбылся тот кошмарный сон! Алмаар встретил бы эту смерть легче, чем жить теперь в клинике под постоянным присмотром санитаров.

Всё-таки хорошо, что у него нет родителей и ждать его некому. И не придётся смотреть в чьи-то глаза и мучительно подбирать слова, рассказывая, как помер чей-то сын, чей-то ребёнок.

Осталась только та гриффитка, Аирка, так, вроде бы, называла её А-лата. Но ей-то, собственно, что? Минутное знакомство, увлечение на одну ночь…

— Меня не было здесь в тот день! — воскликнула девушка с отчаянием, всплеснула одной рукой. — А если бы была, сама всё узнала. Чтоб Аирке не пришлось ходить к вам и просить о…

— А зачем она ходит? — перебил её Джейк. — Неужели и так не ясно? Они — сионийцы, а мы — ниобиане. Мы — враги! А вам, гриффитам, в наши дела нечего вмешиваться! А Алмаару, если честно, и дела до неё нет… — добавил Джейк, немного помолчав. Он не хотел говорить этих слов, но пусть лучше та женщина знает правду. О людском непостоянстве… — Вы объясните ей, что у нас, у людей, с этим проще. А уж для Алмаара — вообще…

— Да ведь он же сын её! — воскликнула девушка в сердцах. — Неужели не ясно?

— Что?!! — Джейк поперхнулся, закашлялся.

Что за бред? Алмаар — и гриффиты?! Что общего? Какое, к чёрту, родство?! Они, что, с ума здесь все посходили?! Это, что, шутка?!

— Странная у вас манера шутить, — Джейк усмехнулся, подпёр голову рукой, запустив пальцы в отросшие волосы на затылке, посмотрел на гриффитку снизу вверх.

— Шутки?! Шутки, значит! Да вы, глупец, не знаете ничего, а судите, как и все вы, одними лишь инстинктами… — «Началось, опять туда же…» — подумал со вздохом, а незнакомка продолжала: — Этот ваш друг, или кто он там вам, — поморщилась с непонятным пренебрежением, — он названный сын Аирки… Она провела нужный обряд той ночью. Об этом все у нас уже знают… И мы должны помогать ей…

— Что за бред?! — Джейк рассмеялся, но звучание этого хриплого неприятного смеха ему и самому не понравилось, и он замолчал. Добавил еле слышно: — Вы хоть самого Алмаара спросили, нужно ли ему это?

Девушка в ответ только плечами пожала, произнесла:

— Этого я не знаю. Но если Аирка смогла совершить обряд, значит, у этого человека и вправду нет родителей…

— Ну и что? Про это я знаю! — Джейк стиснул пальцы в кулак, с какой-то радостью чувствуя боль от зажатых в кулаке волос. Боль эта отрезвляла, заставляла понять, что всё происходящее не сон, и слова эти нелепые ему не мерещатся, и девушка эта реальная, из плоти и крови…

— Нельзя так жить, не имея родителей, — в её голосе угадывалась та наставительность и терпение, какие всегда есть в голосе воспитателя, обращающегося к несмышлёному ребёнку. — И совета попросить не у кого, и помощи. Плохо одному…

«Это Алмаару-то? — Джейк усмехнулся, продолжая смотреть на гриффитку, пропуская слова её мимо ушей. — Он, по-моему, никогда из-за этого не страдал, даже гордился своей самостоятельностью…»

— И у Аирки семьи нет, уже три года как… Они в городе тогда жили, на окраине, а муж у неё с сыном на деревообрабатывающей фабрике работали. Не знаю, что там получилось, и сама она не рассказывает, но погибли они у неё оба, в один день… Многие тогда из наших погибли… — девушка вздохнула, замолчала, будто вспоминала что-то плохое, смотрела мимо Джейка странно закаменевшим взглядом. И Джейк молчал, не шевелился, будто и сам окаменел. А смысл слов медленно доходил до него, и чем больше он понимал, тем сильнее охватывал душу стыд, стыд и вина за своё поведение, за грубость, за резкость, и злость на себя.

— А дочь у неё совсем маленькой умерла, — добавила для чего-то гриффитка и перевела взгляд на Джейка. — У нас такое редко бывает, чтобы кто-нибудь из нас один оставался. Нельзя так… — короткий вздох.

И вдруг глаза девушки льдисто сверкнули. Она, видимо, разозлилась на саму себя за эту откровенность и потому дальше продолжила уже сухо, довольно резко: