Возвращение домой

Да, я люблю его… — повторила А-лата, встретив изумлённый взгляд дочери, — Никто так не радовался его выздоровлению. Я и сейчас им любуюсь, когда вижу… Когда у тебя будут свои дети, ты поймёшь…

Но сейчас, когда я знаю, что он может причинить тебе боль, лучше было бы, чтоб он ушёл отсюда. И побыстрее!..

Мне не хочется отпускать его ТУДА! Сильно не хочется!.. Если он уйдёт, то уйдёт навсегда. Но так будет лучше. Лучше для вас обоих, и для него, и для тебя особенно.

Кайна продолжала молчать и смотреть в землю. Слышала ли она вообще хоть что-то? Голова её поднялась медленно-медленно, и А-лата встретила твёрдый, незнакомый ей взгляд дочери. Губы Кайны чуть дрогнули, вот-вот — и скажет что-то, но до этого не дошло: Кайна уже смотрела мимо А-латы, и взгляд её и само лицо прямо засветились нескрываемой радостью. А-лата поняла сразу, что к чему, но обернулась не сразу.

Он стоял очень близко — подошёл бесшумно, как лари́н, поздоровался с Кайной, на А-лату же взглянул коротко, из вежливости. Сам только после купания, весь в чистом, в том, что она приготовила ему для обряда.

А-лата подхватила пустую корзину, отошла на несколько шагов по направлению к дому. Да, они теперь её не замечали. Стояли друг против друга, ничего и никого вокруг не видя. Только простынь на верёвке между ними тяжело покачивалась на утреннем сквозняке.

А-лата вздохнула с отчаянной бессильной мольбой: «Всесильное светило!.. И почему она не хочет меня слушать?! Все слова, все просьбы — всё напрасно!.. Что делать? Что ещё я могу сделать?!..»

* * *

Джейк ничего не понимал из того, что происходило вокруг. Ему оставалось только подчиняться; молча, не задавая вопросов, ни о чём не спрашивая, он прошёл за А-латой между двумя разожжёнными кострами и сел на землю там, где ему указали.

Теперь огонь был немного впереди него и с обеих сторон: справа и слева. Свет слепил глаза, но он мог видеть других гриффитов, так же рассевшихся на земле двумя небольшими группами. Между ним и дикарями были костры и огонь, но лица некоторых Джейк узнавал сразу. Аирка, Ариартис, А-лата. А Кайна? Где она? Она должна быть где-то здесь. Джейк чувствовал на себе её взгляд, её близкое присутствие. Он обеспокоенно крутанул головой, даже чуть привстал, но затих, ощутив на плече чью-то ладонь, и успокаивающий голос, незнакомый, на гриффитском: «Тихо, тихо, не двигайся…»

Чуть скосил глаза: за спиной стояла женщина, немолодая уже, красивая, как и все гриффитки, но Джейк её видел впервые, хоть и прожил в посёлке никак не меньше месяца.

Женщина держала в руках чашу, и Джейк спиной чувствовал движение этих рук, плавные и неторопливые. Гриффитка без слов, одним голосом, затянула какую-то мелодию, что-то торжественное. Слова в песне этой стали различаться тогда лишь, когда чаша в руках гриффитки остановилась над головой Джейка. Это была незнакомая, должно быть, очень древняя форма гриффитского, давно уже вышедшая из употребления. Джейк с трудом смог перевести несколько часто повторяющихся словосочетаний, в основном они были обращениями к солнцу, к огню, к воде, ещё к чему-то непереводимому. Но суть была одна — молитва.

Пение опять стало чуть слышимым, когда гриффитка, сделав круг с чашей вокруг Джейка, прошла между кострами к остальным гриффитам. Что было там, Джейк не видел, но, вернувшись, женщина выплеснула что-то из чаши в один из костров. Пламя полыхнуло так, если бы в него налили масло, но мгновенно опало, выбрасывая синие искры.

Джейк прищурился, прикрыл глаза от яркого света, а гриффитка уже запела другую песню с новой чашей в руках.

Сколько раз это повторялось, Джейк не считал, но за это время стемнело окончательно. В сумрачных отблесках лес казался плотной стеной. Там, впереди, под деревьями, были все гриффиты. Где-то там же была и Кайна. Её взгляд, её присутствие чувствовалось особенно сильно. Под этим взглядом Джейк начинал испытывать страх за то, что по незнанию он может сделать что-то не так, нарушить какие-то правила во всём этом довольно странном обряде. Сам он понимал только одно: весь этот обряд со всеми молитвами, хождениями и кострами — примитивная попытка проведения дезинфекции после лечения. Гриффиты верили в то, что солнечный свет излечивает, даёт жизнь всему живому (и в этом они были недалеки от истины), поэтому обряд начали засветло, а всю основную подготовку — с утра.

Они верили также и в то, что огонь и вода участвуют в сотворении жизни, как и солнечный свет, помогают при выздоровлении, забирают с собой болезни и хвори. Огонь и вода — главные стихии жизни. Дающие эту жизнь, и довольно легко лишающие её. Они требуют бережного к себе обращения. Бережного и уважительного. Может быть, поэтому гриффиты никогда не выбрасывали мусор в огонь, не гасили пламя в своих очагах.

И сейчас эти костры, как непременные атрибуты очистительного обряда, эти всполохи огня и жертвы, воздаваемые гриффиткой после каждого обхода по кругу, были так же важны для них, как для других обработка раны антисептическим раствором.