Возвращение экспедиционного корпуса

— Я понимаю, что моя идея невозможна. Признаюсь, я не думал на тему, как выбрать достойнейшего. Вот вы сейчас спросили и я понял, что это действительно глупо выбирать правителей из числа стихоплетов… Хороший поэт или писатель не обязательно станет хорошим правителем…

«Ну, по крайней мере не безнадежен», — подумал Михаил даже с каким-то облегчением.

— А как вообще считаете, кто более достоин руководить страной, если исключить из категорий выборки профессии?

— Не знаю… К чему эти вопросы Михаил Антонович?

— Минутку терпения… Вы знакомы с историей Рима? Его становления и упадка, от города-полиса к царству, от царства к республике, от республики к империи…

— В общих чертах, — кивнул Гумилев.

— А заметили, что Рим подлинно процветал в те периоды, когда именно граждане решали судьбу своего государства, но в числе граждан могли состоять только те, кто с оружием в руках защищал его от врагов?

— Хм-м… если посмотреть с этой точки зрения, то да, действительно…

— Ни один правитель не мог начать ненужную простым гражданам войну рискуя слететь со своего поста, возможно даже с летальным для себя исходом скинутыми с него гражданами. И как только от граждан перестало что-то зависеть, правители начали руководствоваться только личными интересами начинай войны по поводу и без, то все покатилось под горку, особенно когда гражданство стало выдаваться по факту рождения и оно превратилось в пустую формальность. Да, внешне все еще имелся лоск богатства, но из граждан уже слепили нищих плебеев-люмпенов, кои требовали лишь хлеба и зрелищ.

— Соглашусь, — кивнул Гумилев после короткой паузы. — Но к чему вы ведете?

— К тому, что к власти нельзя допускать людей, не доказавших на деле, что они могут отвечать за свои слова. Вот взять, к примеру вас Николай Степанович.

— Хм-м… Меня?

— Да, вас. Сколько поэтов в начале войны писало восторженного плана патриотические стихи и говорило, что да, надо воевать за Родину за Ст… за императора… десятки если не сотни. Но сколько в реальности из них пошло служить и рисковать своей головой?

— Да… действительно… я знаю еще одного…

— Вот и получается, что из всей писательской братии, кою вы не так давно прочили в правители, только вы и еще один поэт ответили за свои слова и пошли служить в армию. И только вы с тем вторым из всей писательской и поэтической братии получили право стать во главе государства, потому что защищали его с оружием в руках. Вы — полноправный гражданин, только вы можете избирать и быть избранными теми, кто так же защищал свою страну от врага с оружием в руках.

— А как быть с прочими?

— Кем?

— Кто не служил.

— Никак. Они жители государства, но не граждане, а значит не могут быть ни избранными, ни избрать.

— Но если они физически не могут служить, а так вполне достойны люди? Не кажется ли вам, что это дискредитация и разделение людей на сорта?

— Служить могут все, даже глухие и слепые. Сколько должностей в действительности занимают здоровые люди, там где их здоровье совсем ни к чему? Те же телеграфисты, писари и прочее и прочее.

— Да… действительно… А слепым где служить прикажете? — с насмешливой улыбкой спросил Михаил.

— Зря смеетесь. Даже слепоглухойнемой может быть полезен.

— Как?!!

— Да хоть патроны набивать в магазины и пулеметные ленты на передовой пока остальные стреляют. Нет ни рук ни ног? Приставим к тебе слепоглухонемого и можешь работать наблюдателем. В общем любому при желании можно найти достойную работу.

— Хм-м…

— Что до сортности, то это выбор каждого. Захотят получить право стать «первым сортом» — добро пожаловать на военную службу. Или может скажете, что лучше отдать власть пустобреху, что красиво говорил о патриотизме и необходимости сражаться, но как только дошло до дела, то отсиделся в кустах? Или может хотите отдать власть дельцам, кои набивали себе карманы пока мы проливали кровь, а потом снова пошлют вас на другую войну, чтобы набить себе карманы еще больше? Ведь они своей жизнью не рискуют.

— Хм-м… Вы правы, в этом что-то есть и история того же Рима на вашей стороне…

«Ага, обзовем это революционным возвращением к истокам! — подумал Климов. — Люди обожают жить по старине, ибо раньше предки жили по Правде! И вот она священная правда предков!»

— Возьметесь оформить эту мысль в стройную идею?

— А и возьмусь! — с загоревшимися глазами воскликнул Николай Гумилев.

— Благодарю…

«Ну вот, по крайней мере на меня собак по поводу того, что именно я являюсь автором новой, далеко не всем удобной идеологии не повесят. Это не я придумал, это все Гумилев подлец такой! Запудрил мне голову! Ату его!» — ерничая мысленно посмеялся Климов.

Михаил решил повесить на Гумилева еще один неоднозначный проект, с которым не хотел репутационно «обляпаться» в случае неудачи. Вообще хотел внедрять, как бы от интеллектуальной общественности, «подписав» интеллигенцию, молодую и восторженную ее часть в качестве «торпеды». Даже как моду можно ввести — ново и революционно! Законом такие вещи в любом случае не прописать, надо чтобы люди сами приняли, а не сверху принудительно спустили.