Возвращение к Скарлетт. Дорога в Тару

До Пегги пусть и нерегулярно, но все же доходили слухи о судьбах людей, с которыми она потеряла связь еще много лет назад, но она ничего больше не слышала о Реде Апшоу. Джинни Моррис, ее подруга по Смит-колледжу, сама написала ей из Нью-Йорка. Была она разведена и растила маленькую дочь, работая в компании «Юнайтед Артистс» в отделе рекламы, а по вечерам еще и писала статьи для киножурнала в качестве нештатного сотрудника.

«Неужели ты — та самая девушка, которая брала напрокат мою зубную щетку и разбрасывала свои чулки по всей комнате?» — шутила Джинни в письме. И между двумя старинными приятельницами началась переписка — веселая, непринужденная и даже весьма откровенная. В своих письмах Джинни присылала Пегги вырезки статей о ней и рецензии на ее роман из тех газет, что не были охвачены информационными службами, услугами которых пользовалась Пегги. При этом Джинни обычно добавляла к этим вырезкам еще и свои непочтительные, дерзкие комментарии. Так, например, на полях сообщения для прессы, в котором утверждалось, что знаменитая писательница Пегги родилась в 1906 году, Джинни писала: «Какой, оказывается, не по годам развитой малявкой двенадцати лет ты была, когда выскочила ночью из постели в доме на Хэншоу-авеню, чтобы отпраздновать известие о прекращении военных действий на фронтах первой мировой войны!»

Маргарет Бох вскрывала и сортировала всю почту, и потому письма с причудами или просьбами дать денег до Пегги не доходили. Но вся остальная корреспонденция шла ей на стол, и на большую часть писем она отвечала лично. Она никогда не любила диктовку, и как только с глазами у нее стало получше, Пегги умудрялась писать до сотни ответов в неделю, всегда на машинке и под «копирку». При этом часто бывало так, что на короткие записки своих фанатов она отвечала обстоятельными многостраничными посланиями, в которых, как правило, содержалось намного больше сведений о ней самой и о романе, чем ее почитатель желал поначалу узнать. И хотя Стефенс был ее юристом, на множество деловых писем Пегги также отвечала сама.

Трудно было не утонуть в этом неудержимом потоке, и попытка сделать это обрекала безумца на каторжный труд. Например, в одном только сентябре Пегги пишет шестнадцати руководителям издательства Макмиллана довольно запутанные и сложные письма по таким вопросам, как права на издания за рубежом, реклама, оплата, книги с автографом, снабжая свои письма еще и советами для тех, кто страдает артритом. Самое короткое из этих посланий — на двух страницах, а встречались письма и на девяти страницах убористого текста, напечатанного через один интервал.

Джон продолжал вести всю переписку с родными, а Пегги писала семьям Грэнберри и Брискелей. Приходило по почте и очень много книг, на которых она должна была поставить свой автограф. Так, в сентябре она получила больше тысячи писем от поклонников романа и две сотни книг, которые ей пришлось подписать и отправить обратно.

В качестве оправдания за задержку с ответами она почти всегда использовала тему своего слабого здоровья. Сотни совершенно незнакомых людей, написавших ей, оповещались о том, что Пегги вынуждена пребывать в темной комнате с черной повязкой на глазах, что, конечно же, не позволяет ей отвечать на письма сразу. И именно в это время Луэлла Парсонс, ведущая колонки светской хроники в одном из голливудских изданий, сообщила, что Пегги «ослепла».

«Я не ослепла и не намерена это делать», — в негодовании пишет Пегги. Теперь, когда она стала знаменитой, все обстоятельства ее личной жизни становились зерном, предназначенным для мельницы сплетен и слухов. И вот в начале сентября — опять новость, «Джон Марш, — сообщалось в одном из голливудских изданий, — пережил нервный шок от бомбежек во время войны и теперь страдает нервным расстройством».

Никто не мог бы сказать, откуда почерпнуты эти сведения, но Пегги с Джоном подозревали, что источником подобной информаций мог стать один из тех людей, которые присутствовали во время приступа болезни или слышали о ней. Пегги пришла в ярость и пишет Грэнберри, что может пережить все, что угодно, написанное о ней самой, но только не ложь в отношении Джона или кого-либо из членов ее семьи. «Не их вина, что я написала бестселлер, — говорила она, — они ни в чем не виноватые очевидцы. Пусть обо мне творят что угодно, ибо любой, кто был настолько глуп, чтобы опубликовать книгу, заслуживает всех этих оплеух, — но не его родные».

В этом письме к Грэнберри она пишет о поездке в Винтер-парк, штат Флорида, где Грэнберри преподавал в Роллинг-колледже, которую они с Джоном планировали совершить. Предел мечтаний для Джона, пишет она, поздно вставать и получать завтрак в постель, и их «привычка — есть в неурочное время и петь в ванной» — служила объяснением того, почему Марши предпочитали бы не останавливаться в доме у Грэнберри.