— У меня не было другого выбора, — глухо ответил Говард. — Мне нужно было покинуть Париж, потому что я был в большой опасности. Ты и Офелия тоже могли бы пострадать, если бы я остался с вами.
— И что бы с ней случилось, если бы ты написал ей хотя бы пару слов? — холодно спросил Гаспар. — Или у тебя не было денег, чтобы купить почтовую марку?
Говард тяжело вздохнул.
— У меня не было выбора, — повторил он. — Ты даже не знаешь, что тогда произошло.
— Ну почему же, — спокойно возразил Гаспар. — Мне кажется, что ты принимаешь меня за дурака, Говард. Твои
Говард встрепенулся.
— Они были здесь? — выдохнул он. — Они… что-то сделали Офелии?
Гаспар сжал губы, отрицательно помотал головой и посмотрел на Говарда взглядом, полным ненависти.
— Нет, — ответил он. — Они ничего ей не сделали. Но это вряд ли была твоя заслуга. Что тебе нужно? Офелии здесь нет. Она вообще не в Париже. Если ты пришел, чтобы повидаться с ней, то хочу разочаровать тебя: она никогда не согласится встретиться с человеком, который предал ее.
— Я здесь не из-за нее, — пробормотал Говард. — Целую неделю я пытаюсь войти в контакт с орденом, но ничего не получается.
— А почему ты думаешь, что я готов помочь тебе? — сухо спросил Гаспар. — Хотя… Если это все, что тебе нужно, подожди.
Он развернулся, вышел из комнаты через дверь в боковой стене и через минуту вернулся, держа под мышкой небольшую коробочку, завернутую в коричневую бумагу.
— Что это? — удивленно спросил Говард, когда Гаспар протянул ему сверток.
— А мне почем знать? — вопросом на вопрос грубо ответил Гаспар. — Меня попросили тебе передать это. Пару дней назад.
Говард нерешительно взял маленький сверток.
— Передать? — повторил он. — От кого?
— Пришел незнакомый мне человек, — неохотно пояснил Гаспар. — Я никогда раньше не видел его. Он дал мне пятьсот франков и эту посылку.
Гаспар скривился, как будто рассказывал о чем-то очень мерзком, затем засунул руку во внутренний карман своего пиджака, вытащил оттуда деньги и швырнул их под ноги Говарду.
— Вот эти пятьсот франков, — сказал он. — Возьми их и отдай ему назад. Я не хочу иметь ничего, что хотя бы косвенно было связано с тобой. Он предупредил, что ты придешь за ней.
Он подождал, пока Говард рассматривал коробочку, а затем резким движением головы указал ему на дверь.
— Открыть ее ты можешь и на улице, — холодно заявил Гаспар. — Уходи и никогда больше не возвращайся сюда.
Бесконечно долгую секунду Говард смотрел на седовласого француза, затем развернулся и вылетел из магазинчика с такой скоростью, что Рольф с трудом догнал его.
От удара я, должно быть, потерял сознание, но вряд ли пребывал в этом состоянии больше минуты, потому что первое, что услышал, был резкий гудок локомотива, который помчался дальше. Еще секунду я лежал неподвижно, ожидая, когда утихнет боль в затылке, затем медленно открыл глаза, увидел кусок затянутого грозовыми облаками неба и понял, что я еще жив или как минимум относительно невредим.
Я с трудом приподнялся. Адская боль снова пронзила затылок, и я невольно застонал. Мне казалось, что на моем теле не осталось живого места. Все мышцы болели либо от ушибов, либо от растяжения. Когда я попытался подняться, опираясь на колени и локти, я еле удержался, чтобы снова не закричать от боли.
Осмотревшись, я понял, что мне еще крупно повезло. Я не упал на щебень железнодорожной насыпи, а скатился с откоса и притормозил благодаря тому, что врезался в густой кустарник (что, скорее всего, спасло меня от множества переломов или кое-чего похуже). Кроме многочисленных ссадин и царапин на руках и лице, у меня, похоже, ничего более серьезного не было. В общем, мне посчастливилось избежать тяжелых повреждений, если учитывать, что я упал с поезда, который мчался на полной скорости.
Где-то далеко от меня, возможно на расстоянии мили или двух, раздался гудок паровоза, который напомнил мне об очень веской причине, заставившей меня спрыгнуть с крыши поезда. Раздвинув ветки, я некоторое время наблюдал за незнакомой местностью и только потом вышел из своего укрытия. Я с трудом поднялся по откосу, все еще неуверенно держась на ногах, и направился к мосту. До железнодорожных путей было недалеко, не больше двадцати, максимум тридцати ярдов, — расстояние, которое поезд на своей скорости прошел бы менее чем за секунду. От этой мысли я содрогнулся. Доли секунды… Если бы я отреагировал на самую малость позже…
Я внимательно осмотрел мокрую от дождя железнодорожную насыпь, увидел смятый куст, от которого по земле тянулся след из поломанных веток и примятой травы. На какой-то миг меня охватил непреодолимый страх. Мне вдруг показалось, что на насыпи что-то шевелится и вот-вот появится тип с железными зубами, чтобы снова накинуться на меня и попытаться убить. Но я отогнал эти мысли и тихо обозвал себя дураком. Единственное, что я мог найти здесь, — это его обезображенный труп.