Возвращение Матарезе

Ответы хлынули стремительным потоком, наслаиваясь друг на друга, постоянно вступая в противоречие между собой. Они варьировались от обвинения Амстердама в отсутствии строгого контроля до предположения о возможном предательстве отдельных ячеек сложного организма, движимых алчностью и не желающих расставаться со своими вотчинами. Затем все задумались о той роли, которую играл Джулиан Гуидероне, анализируя новую информацию, полученную из Лондона от Леонарда Фредерикса.

– Где находится Гуидероне в настоящий момент? – спросил Альберт Уайтхэд.

– Как мне говорили, у него есть укромное место в восточной части Средиземноморского бассейна, – сказал Вальберг. – Конечно, это могут быть лишь слухи. Похоже, никто не знает, где он.

– У меня есть кое-какие связи в разведывательных ведомствах, – вставил Николс. – Я посмотрю, смогут ли мне чем-либо помочь.

– Помочь в розысках человека, который, как все убеждены, умер двадцать или тридцать лет назад? – презрительно усмехнулся Фаулер.

– Джемисон, – вмешался Уайтхэд, – ты поразишься, узнав, как часто приходится сталкиваться с ложными сообщениями о смерти, которые опровергаются через многие годы, а то и десятилетия, когда «умерший» воскресает чудодейственным образом. Я это все к тому, что в последнее время ходят слухи, будто ты – не кто иной, как Джимми Хоффа.[97]

– Очень смешно. – Фаулер повернулся к Вальбергу. – Скажем, Стью удастся кое-что разузнать, что маловероятно. Что сможет сделать Гуидероне?

– Ответ на твой вопрос прост: все, что пожелает. И я не поленюсь слетать через Атлантику и переговорить с Джулианом. Какой бы ни была его легенда, он ведет себя цивилизованно с теми, кто с ним откровенен. А вот голландец, хоть он и говорит разумные вещи, под внешним лоском в нем скрывается патологический маньяк.

– Но что нам делать? – спросил Уайтхэд. – В чем-то Джемисон прав, не спорю…

– Ну спасибо, Аль.

– Джемисон, я никогда не говорил, что ты глупый; просто, на мой взгляд, у тебя начисто отсутствует воображение. Однако на этот раз ты оказался прозорливым. – Уайтхэд перевел взгляд на банкира. – Повторяю, Бен, что сможет сделать Гуидероне, если нам его удастся найти? Амстердам ему не

подчиняется.

– А именно из Амстердама идут все денежные потоки! – воскликнул Стюарт Николс, адвокат.

– Да, конечно, деньги – это главное, – согласился Вальберг. – Ну а откуда взялись эти деньги?.. Не ломайте голову напрасно, я сам отвечу на свой вопрос. Это огромные состояния – именно во множественном числе, – разбросанные по всему земному шару, доставшиеся в наследство от барона Матарезе. А кто такой Джулиан Гуидероне? Откуда он взялся? На этот вопрос я тоже отвечу. Он является сыном Пастушонка, Николаса Гуидероне, который был избран бароном, для того чтобы осуществить дело его жизни, воплотить мечты и идеалы.

– Черт побери, Бен, куда ты клонишь? – прервал его Фаулер. – Говори по существу.

– Вопрос этот очень тонкий, Джеми, однако значение его гораздо больше, чем всех тех денег, которые только есть у внука барона Матарезе.

– По-моему, тебе нужно объяснить, что ты имеешь в виду, – заметил Стюарт Николс.

– Все это такое же вечное, как пророки Ветхого Завета и их последователи, считавшие каждое слово своих пророков священным, непререкаемым.

– Бен, давай обойдемся без изысканий в Талмуде, – возразил Уайтхэд. – Мы имеем дело с сиюминутной реальностью. Пожалуйста, выражайся яснее.

– Вот почему все это так реально, – загадочно ответил Вальберг. – Отсчет ведется с незапамятных времен… Видит бог, у вашего Иисуса не было ни денег, ни сокровищ, чтобы раздавать их людям, убеждая в правоте своего учения. Но в считаные десятилетия после его смерти на кресте – в пределах полувека – христианское движение начало распространяться по всему тогдашнему цивилизованному миру. А новообращенным принадлежали все богатства мира.

– Ну и? – не унимался Николс.

– Мысли, пророчества, мечты Иисуса были приняты теми, кто поверил в него. И для этого не потребовалось никаких денег.

– Ну и?

– раздраженно взревел Фаулер, начиная терять терпение.

– Предположим, один из апостолов или даже сам Иисус в предсмертной исповеди признался, что все это было обманом. Что все его учение – не более чем честолюбивая попытка разделить евреев. Что произошло бы в этом случае?

– Будь я проклят, если хоть что-нибудь понимаю! – ответил негодующий Уайтхэд.

– Христианское движение оказалось бы потоплено, армии новообращенных были бы потеряны, и вся их вера была бы напрасна…

– Ради всего святого, Бен! – вмешался Фаулер, переполненный гневом. – Какое отношение все это дерьмо имеет к нам?

– Аль отчасти прав, Джеми: ты действительно мыслишь ограниченными категориями.

– Сукин ты сын, не проповедуй, а выражайся яснее!