— Саша, не смирился я, понимаешь… Это совсем другое, это великая общая цель. Для меня это русская армия, и в этот раз она должна разбить германцев, разбить их в обеих прусских столицах, в Берлине и в Кёнигсберге. Растереть их армии в пыль, сделать то, что мы с тобой должны были сделать тридцать лет назад. Должны были… Но не смогли. Теперь только Красная армия может это сделать. И я изо всех сил служу этой победе. Надеюсь, победа эта остановит несчастья нашей Родины, возродит страну и освободит нас от вины за случившееся.
— Ты, Орловцев, всё так и продолжаешь о судьбах да путях истории размышлять. Не смириться тебе, видно, никогда.
— Так и есть, Саша, так и есть… Но не оставлять же наш век на откуп трём сухоруким. Понимаешь, друг мой старинный, все эти годы я живу с ощущением невыполненного долга. Что там долга, даже больше — миссии. Тридцать лет назад мы отсюда, из Кальварии, тронулись в поход, который оказался долгим и тяжким восхождением на Голгофу. Мы взошли на эту Лобную гору. Каждый из нас, как Симон Киринеянин, нёс свой крест. И все мы, как и он, рассеялись затем по полям и временам, а Воскрешения так и не случилось. Не случилось среди нас Иисуса Назаретянина. Поэтому и родина наша рухнула в бездну. А теперь, через треть века, судьба снова привела нас сюда, на Голгофу, и наш долг на этот раз спасти, воскресить страну. А для этого надо выиграть войну, добить зверя, и тогда воскреснет Россия.
— Не слишком ли ты, Николай, завышаешь значимость войны в этом деле?
— Конечно, не только война. Но проблемы, созданные войной, только войной и разрешатся, только победой в следующей войне. Ну, а потом уже все остальное. Всё потом, после нашей победы, понимаешь?..
— Непросто тебе, Николай. Но и нам здесь не сладко жилось. Обо всем не переговорить… И так эта наша встреча — подарок судьбы. Что-то толкнуло меня сегодня прийти к этой часовне, прямо на встречу с тобой. Будто чувствовал. И внучка, Вера, за мной увязалась.
— Так эта девочка твоя внучка? А я думал, что она литовочка. Завидую тебе… Никогда у меня не будет внуков…
— Она и есть литовочка, сынок наш единственный на литовке женился. Вдова она теперь, с ней вместе внучку и растим. У всех свои несчастья…
Орловцев еще много о чём хотел сказать своему однополчанину. И о том, что не уберег жену и сына в восемнадцатом году, и о том, что мало смог сделать в те первые полгода войны на территории Восточной Пруссии, мотаясь между штабами и боевыми частями 1-й армии, и о многом другом, что тяжёлым камнем лежало на его душе. Да ещё имя этой девочки — Вера, такое же, как и у его ушедшей жены, всё это разрывало душу Орловцева, но слова комом стояли в горле. Да Лебедев скорей всего и не знал, что он успел жениться во время войны.
— Ладно, Николай, спеши по своим делам, пока тебя не хватились. Мне лишнего внимания не надо, думаю, ты это и сам понимаешь. Прощай, мой старинный друг.
Два однополчанина крепко обнялись. Орловцев, не стесняясь, вытер слёзы, перекрестил Лебедева, погладил девочку по пшеничным волосам и быстро спустился с холма к машине.
Сначала Филин повёз Орловцева за южную окраину городка на берег озера Ория, где инженерные войска 11-й армии выстроили учебный штурмовой городок, и теперь здесь регулярно проходили стрельбы и учёба всех родов войск фронта. Затем поехали в штаб 31-й армии, там больших командиров беспокоить не стали, справились сами. За час решили все вопросы с офицерами, непосредственно занимающимися дислокацией дивизий и бригад армии. Теперь можно было возвращаться в Мариамполь. Неподалеку от штаба размещался армейский госпиталь. Проходя в сопровождении Филина мимо госпитального двора, Орловцев увидел команду солдат во главе с младшим лейтенантом, которые падали на землю, отжимались, ползли, вскакивали, перебегали на новое место и снова падали. Все это продолжалось во всё убыстряющемся темпе, под лающие, матерные выкрики капитана с багровым, налитым кровью лицом. По соседству, скрываясь за забором, нервно курил пожилой майор медслужбы. Орловцев спросил у него, что здесь происходит. Медик неохотно сообщил:
— Это капитан из особого отдела армии лютует. Как выпьет, так спасу нет от него. Тут его наша молодая врачиха отшила… Он к ней приставать начал, лапать, да получил по яйцам. Вот он теперь и зверствует вокруг госпиталя. Бешеный он, две недели назад застрелил одного старого солдата из хозвзвода. Мы тогда подумали, что его, наконец, арестуют. Так нет же, замяли дело. Особисты запугали всех, даже старшие офицеры не решились вмешаться… Держатся от них в стороне.
Неожиданно для себя самого Орловцев решительно двинулся к особисту, резко взяв его за плечо, развернул к себе и что-то прокричал ему прямо в ухо. Поначалу оторопев, особист быстро опомнился, рванул пистолет из кобуры… Но тут же на глазах стал оседать, вся его начальственная фигура сдулась, и он трусцой на полусогнутых ногах побежал за угол здания.
Майор Филин, который пытался удержать Орловцева от конфликта, удивленно спросил: