Возвращение немого (СИ)

— Я… следил за тобой, — негромко сказал рыцарь. — С самого начала.

— А? — Лейр сделал жест, словно охватывал окружающий мир.

— Ну, когда выдавалась свободная минута. Потом меня сменяли другие.

Артист вопросительно шевельнул бровями, склонив голову набок:

— М-м?

— Что?.. А-а… ну… другие… наши. Преданные.

Лицо Лейра не отразило даже тени мысли о том, что это слово ему что-нибудь говорит.

— Лаэмир, ты что? Правда ничего не помнишь? Ну, скажи хоть слово!

Юноша прижал обе руки к сердцу. Легко можно найти жесты и знаки, чтобы объяснить свои мысли, но вот поймет ли этот легионер, что он чувствует? Можно ли ему доверить самое сокровенное? Артист тихо покачал головой.

— Значит, не помнишь? — Доннар тяжко вздохнул. Чтобы как-то показать своему нежданному спасителю, как он ценит его поступок, Лейр схватил его ладонь двумя руками и сжал изо всех сил. Потом отсалютовал Преданному и, поправив боевой меч в бутафорских ножнах, зашагал прочь.

Легионер внимательно смотрел ему вслед.

— Что же с тобой сделали, Лаэмир?..

Прошло пять минут после возвращения Охтайра… десять… пятнадцать… А Лейр всё не возвращался. Артисты удивлённо переглядывались — юноша опаздывал, грозя сорвать представление. Рави тоже волновался, а вот его денщик еле сдерживал улыбку. Всё получилось, как он и хотел. О судьбе орков он не беспокоился — темноволосые все равно обречены умереть. Живым им не выбраться из поместья-столицы.

— А почему прекратились песни и музыка? — поинтересовался Рави. — Артисты, продолжайте!

— Но мы ждём Лейра, — робко пролепетала Соэль, то и дело бросая тревожные взгляды в ту сторону, куда ушел юноша.

— А мы не хотим ждать! Играйте без него!

Раэна вздохнула, и её пальцы опять забегали по струнам арфы. Соэль выступила вперед, прижимая руки к груди.

Я тебе принесу воды

Из ручья на склоне холма,

И опять буду ждать, чтоб ты

Хоть на миг очнулся от сна.

Слишком долго ты спишь, мой брат.

Слишком долго ты спишь, мой бог!

Это меньшая из утрат –

Ждать и слушать твой каждый вздох.

Я тебе ключевой воды

На руках своих принесу.

Тяжесть этой большой беды

Я одна на плечах несу…

— Хватит! — со слезами на глазах воскликнула Шанирель. — Это слишком печальная песня. Спой что-нибудь повеселее!

— Но, — глаза певицы у самой были на мокром месте. — Лейр…

— Выброси его из головы, — приказал Рави. — Много чести!

— Хей!

Все обернулись как раз в тот миг, когда пропавший Лейр с разбегу перемахнул через кустик розовой гортензии. Тяжело дыша, он бегом одолел последние сажени и остановился перед изумлённым наследником, гордо демонстрируя ему… виолу:

— Э?

Конечно, это был совсем не тот инструмент — миму пришлось сломя голову мчаться к соседям-музыкантам, залезть в окно и практически украсть виолу взамен той, которая превратилась в груду обломков под орочьими мечами. Но сейчас он, как ни в чём не бывало и делая вид, что ничего не произошло, лишь тяжело переводя дух после бешеного бега, поднял виолу и смычок и, словно не замечая, какими глазами смотрят на него наследник и его денщик, провёл смычком по струнам.

Весёлая зажигательная мелодия, от которой ноги сами готовы были пуститься в пляс, зазвучала в роще. Раэна тут же поудобнее перехватила арфу, чтобы не мешала пританцовывать на месте, и подхватила её.

— Ах, — всплеснула руками Шанирель. — Это именно то, что нужно! Как чудесно! Вам нравится?

Рави, которого она толкнула в бок с почти детской непосредственностью, прищурил глаза и процедил:

— Очень!

Взгляд его нашел спокойные глаза музыканта. И Лейр, не прерывая игру, отвесил вежливый, но преувеличенно-глубокий поклон.

Часть 2. Глава 7

Глава 7.

Последнее время Дехтирель чувствовала себя хуже и хуже. Череда праздников, на которых ей, как Хозяйке Сапфирового Острова, приходилось присутствовать, выводила волшебницу из себя. Надо было изображать всемогущую, важную, благородную, счастливую… Последнее удавалось хуже всего. Ребенок рос не по дням, а по часам, начиная толкаться в самый неподходящий момент. Стоило чуть отвлечься — и маленькое чудовище напоминало о себе чувствительными тычками, от которых живот сводило судорогой боли. Приходилось изо всех сил стискивать зубы, чтобы не сорваться. Скорее бы всё это кончилось! Как ей всё надоело! Скорее бы избавиться от проклятого живота, от тяжести в пояснице, от одышки и чувства беспомощности. Ей даже обуваться было трудно. А что говорить об одежде! Даже посторонние посматривали уже на волшебницу двусмысленно, что же говорить о родных и знакомых, которые знали её, как облупленную? По счастью, отцу было не до перемен во внешности дочери.