Возвращение Одиссея. Будни тайной войны

Олег стремительно обернулся и, выдохнув «Олька!», тут же обхватил руками и прижал к себе стройную молодую женщину в коротеньком норковом полушубке, ощутив своей щекой шелковистый перелив, так хорошо знакомых ему и на ощупь, и по запаху пышных темно-каштановых волос, с небрежной элегантностью прибранных сзади в некое подобие пучка.

– Ну-ну, потише, медведь, – непроизвольно покачиваясь в крепких объятиях, с легкими насмешливыми нотками в голосе негромко пропела женщина. – А я смотрю сзади, ты это, не ты. Только по жесту и узнала.

– По какому жесту? А-а, время посмотрел, – догадался не желающий ее из этих объятий выпускать Иванов и тут же добавил притворно равнодушным тоном: – А что, приметный жест?

– Очень приметный, – совсем уже почти шепотом выразительно подтвердила женщина.

– Хм, будем иметь в виду.

– Имей, имей, Джеймс Бонд.

Ольга, освободившись, наконец, от почти борцовского захвата, сделала шаг назад, и через секунду Олег увидел перед собой две улыбающиеся карие миндалинки в обрамлении мелкой сеточки характерных морщинок, являющихся свидетельством не возрастных перемен, а, скорее, просто природной веселости нрава. Миндалинки, правда, вдруг, почему-то, тут же чуть прищурились под нахмурившимися стрелками бровей.

– Та-ак, это еще что такое? – строгим тоном произнесла сестра и протянула руку по направлению к претерпевшей определенные, немного смутившие ее, изменения шевелюре брата. Она была старше Олега на четыре года, и эта, пусть и небольшая, особенно с переходом во взрослое состояние, разница в возрасте тем не менее всегда давала ей основание проявлять по отношению к нему покровительственно-заботливые чувства. – Надо же, всего на какие-то полгода выпустишь из-под контроля, и на тебе. Челочку какую-то отпустил, грязь развел под носом. Тоже мне, Пол Маккартни в молодые годы. Неужели вам в посольстве и... в органах ваших такие куафюры носить разрешают?

– Тихо, тихо, тихо, – аккуратно, но быстро и твердо вернул брат руку сестры в опущенное состояние, одновременно стрельнув глазами по сторонам, с целью установить, не привлекла ли их горячая встреча чьего-либо повышенного внимания, и вообще оценить складывающуюся вокруг обстановку, и тут же, подхватив Ольгу под локоть, буквально потащил ее за собой в сторону входной театральной ротонды. – Потом, потом поговорим. О куафюрах... посольствах, органах. Внутри, в тепле.

– Бедненький, никак, замерз? – бросила еле поспевающая за ним Ольга. – На такой детской температуре.

– Конечно, замерз. А то. Полчаса почти тут, без малого... околеваю, тебя поджидаючи, – уже тянул ее по ступенькам Иванов.

– Подожди, дай хоть афишу посмотреть, что за спектакль. Ты же мне даже не сказал, когда звонил, – продолжала по инерции немного сопротивляться следующая за ним сестра.

– Хороший спектакль, хороший.

– «Бесы», что ли?

– Нет, не «Бесы».

– А какой?

Олег потянул на себя дверь, скрывающую небольшой, вытянутый в длину «предбанник», в дальнем левом углу которого располагались театральные кассы, а прямо, в центре, другие, уже открытые двери, ведущие непосредственно в фойе театра.

– Сюрприз. Сейчас программку купим, увидишь.

Лавируя между заполнившими предбанник театралами, в отличие от него в тепле ожидающими подхода своих спутников и спутниц, Иванов на ходу расстегнул пальто и, достав из бокового кармана пиджака билеты, через секунду протянул их стоящей на контроле сухопарой строгой старушке в темно-синей униформе, зажавшей в своей левой руке десятка полтора вытянутых и сложенных пополам одинаковых белых программок. За билетами последовала сотенная купюра. Получив назад надорванные посередине билеты, программку и сдачу, Олег мельком и на этот раз практически незаметно бросил взгляд на свои наручные часы. Было четырнадцать минут седьмого.

Помогая сестре освободиться от ее норкового полушубка, оперработник быстро и внимательно оценил складывающуюся диспозицию. Народу в театре было пока еще немного: в гардеробных даже не успели образоваться очереди; по фойе, в основном парами, прогуливалось десятка два будущих зрителей, лениво переговаривавшихся между собой и разглядывавших развешанные на стенах портреты артистов.

Сдав стоящей за барьером очередной бабушке в униформе верхнюю одежду и получив от нее номерки и маленький театральный биноклик, Олег поспешно, желая опередить всех возможных конкурентов, подвел свою даму к еще не занятому невысокому и мелкогабаритному коридорному диванчику, без подлокотников и спинки, стоящему самым последним в ряду ему подобных вдоль длинной продольной стены фойе. Он сразу положил глаз на эту банкетку: с нее, не привлекая к себе большого внимания со стороны остальных присутствующих, очень удобно было вести наблюдение за всеми лицами, попадающими в этот просторный холл, и, самое главное, за всеми теми, кто возымел желание удалиться в расположенные справа, в глубине, специализированные помещения, помеченные соответствующими табличками с изображениями мужской и женской фигурок.