Возвращение Орла

– Не глазами видели, а словами? – многозначительно хмыкнул Семён.

– Так. Иное слово поглазастей любого бинокля будет… затем они и появились, слова, ими прежние силачи из сущи вещи изымали… не лясы точили.

– Вот ведь: есть же русское слово – сущь, и по смыслу, и по… сути, – сокрушался Николаич, – а у нас «вакуум», и будь хоть он трижды творящий, сути-то не выражает.

– Что это такое ваш вакум? Пустота?

– Ну, не совсем пустота. Это как бы сыр из одних дыр, но в обёртке и с ценником.

– Еще ничего, то есть сырная сущность. Правильный вакум, а слово всё одно – пустое… Ино дело – сущь.

О чём-то шептались они и с Поручиком, и Африке загадывал загадки, а уж у Капитана с дедом была отдельная песня.

Вровень с рекой дед ценил только дерево, в реке – стреж, в дереве – ствол. Из листков-цветков челна не выстругать…

Лещ

Когда теперь мы видим рыб, плавающих в воде, то эти рыбы, – конечно, в выродившейся форме – являются остатком того человека.

Р. Штайнер

«Сбрендила, – сообразил Винч и просмотрел этикетки у дальних рядов: ряд «агдама», ряд «777», ряд «солнцедара», три безымянные «бомбы», две «столичные» и два последних ряда по четыре бутылки из «розового крепкого». Можно было восстановить график завоза в магазинчик, а также размер учительской пенсии. – Съехала наша бабушка Яга с катушек от «розового крепкого».

– А что он – обещал? – Чтоб как-то сгладить, спросил Африка.

– Приплывёт, сказал, через год… вот, приплыл.

Мешок ещё раз подпрыгнул, из него выпростался чёрный сопливый хвост и мазнул по очкам ровнёхонько свалившегося к мешку Николаича, тот с трудом встал на четвереньки, задрал голову и, ничего не увидев, начал тереть очки пальцами.

– Ч-что тут у вас за туман? – и упал снова. Воистину, ему, одноимённому, было тяжелее всех – все удары в него, неприкрытого вторым именем, попадали без промаха. Сколько раз думал Капитан спрятать Николаича за какой-нибудь кликухой, но вот ни одно прозвище к нему не прилипало. Мучился. Его крутило и корёжило, но, правда, всё равно без ожидаемых чертями последствий, потому что большую часть времени проводили всё-таки на косе, под защитой.

Поручик встал и вытряхнул рыбу из мешка. Огромный – таких не бывает – реликтовый лещ, больше метра (с хвостом) в длину, с чёрной спиной и бронзовым в кровяных разводах пузом, жалостно смотрел оловянным с темным зрачком глазом в потолок и на счёт пять устало поднимал жабру.

– Это точно…Сергей Иванович? – спросил Африка.

«Ну и дурак!» – подумали остальные.

– А кто же ещё? – Нинванна прехитро обвела всех взглядом, – кто?

– Действительно – кто? Надо бы Аркадия привести, он в рыбе разбирается.

– При чём тут рыба? Причём тут Аркадий? Это лещ.

– Двадцать один килограмм, – подняла Нинванна к потолку палец, – а вот на такой тонюсенькой лесочке… почитай сам на берег выполз. Иваныч, тут без сомнений, хоть и сама не сразу признала. Бывало, вот так же по Прорве намается, ляжет тщедушно где придётся и дышит, дышит…

– Может, ему спиртика под жабры? Сколько без праздника…

– Наливай и всем, чего уж.

Выпили, плеснули и в красную жаберную мякоть. Сергей Иванович замер, словно задержал дыханье после стопки, а потом смачно шлёпнул хвостом по полу.

– Принялась.

Принялась и у ребят, алкоголь шёл, как ему и положено, в хмель, берег тут не берёг. Уже не казалось им странным такое обличье их старого берегового друга: ну, лещ, ну и что? Не свинья же, в конце концов…

– В воду его надо.

– А ты его самого спроси, надо ему в воду? Ему, может быть, выпить ещё надо.

– Спроси.

– Спрошу. Сергей Иванович, как насчёт грамульки под жабры?

Лещ взбрыкнул, и даже конвульсивно вытянул трубочкой вниз ротовые хрящи.