Чистосердечное признание не помещает только в любви, — не выдержал Остап своего обета молчания, — а вас я пока что не успел полюбить.
Можете молчать, но документы говорят сами за себя, — с удовольствием, не торопясь, продолжал Стусь. — Подписав платежное поручение, вы, по сути, подписали себе приговор. Мошенничество в особо крупных размерах, статья 148 УК. Знакомы, наверное?
Нильский заскулил в углу дивана.
Разрешите закурить, — попросил Остап спокойно. — Меняю право одного звонка на сигарету.
Валяйте, — милостиво разрешил Стусь.
«Он ведь не курит, — автоматически отметил про себя Нильский. — Все! Нервы. И этот спекся».
Дайте зажигалку, — попросил Крымов, вынимая из кармана пачку сигарет.
Милиционер начал открывать ящики стола в поисках зажигалки. Пока Стусь рылся в ящиках, Крымов сильно ткнул Нильского ногой в колено и прошептал:
Нильский, запомните, вы ничего не знаете. Вас они трогать не будут. Говорите, что подписывали, не читая, то, что я давал. Перестаньте потеть и портить воздух. Я все возьму на себя. Вы своим скулежом и заячьими скачками по столам наносите непоправимый ущерб авторитету нашего концерна.
У вас еще хватает сил ерничать, — простонал Нильский.
Что это вы там шепчетесь? — прервался подполковник. — А ну-ка прекратить разговорчики, а то рассажу по разным камерам. Эй! Серенко! Зайди-ка. Дай огоньку директору фирмы.
В комнату зашел Алеша Попович и щелкнул зажигалкой перед носом Крымова. Остап глубоко втянул воздух, затянулся несколько раз, выпустил вонючий едкий дым и с удовольствием протянул:
Ух, хорошо-о-о!
Младший сотрудник замахал руками, отгоняя дым.
Ну и сигареты вонючие вы курите! «Казбек», что ли?
В это время зашел Добрыня Никитич.
Они уже на подходе, — и весело глянув на своего младшего коллегу, добавил: — Готовь дырку под звезду, лейтенант. Дело будет звонкое.
Далее на протяжении полутора часов милиционеры задавали Крымову и Нильскому одни и те же вопросы. Факты мошенничества были настолько очевидны, свидетелей и понятых было настолько много, что сотрудникам УВД приходилось просто заставлять себя задавать наивные и повторяющиеся вопросы. Алеша Попович лениво разыгрывал из себя злого следователя. С ехидцей в голосе он рассказывал Нильскому о сексуальных нравах сорокакоечных камер СИЗО, зачитывал Крымову положения о максимальных сроках в нескольких статьях кодекса, под которые подпадали действия незадачливых компаньонов. Добрый Стусь по-дружески советовал Остапу так, просто ради формальности, написать признание. Он предлагал большие скидки по срокам и угощал своим «Мальборо».
Остап отказался от сигареты, сказав, что он вообще редко курит, а чужие — тем более.
Несколько раз в комнату заходил Добрыня Никитич с сотовым телефоном и шептал что-то на ухо старшему, весело подмигивая Остапу и подбадривая Нильского: не горюй, мол, брат, десять лет — это не срок.
В 19.00 дверь импровизированной камеры открылась, и на пороге появился во всем своем великолепии сам победитель — Пеленгасов.
Борис Михайлович поздоровался с группой захвата, не спеша одарил их свежим анекдотом о четырех милиционерах, закручивающих лампочку, и после дружного смеха, натолкнувшего Остапа на мысль, что анекдоты про милиционеров сочиняют они сами, попросил оставить его с Крымовым наедине.
Минуту Пеленгасов смотрел на Остапа и молчал, явно получая удовольствие от паузы. Он смотрел на Крымова долго и смачно, будто поджаривая его на медленном огне. Наконец он вздохнул, достал сигарету, с удовольствием затянулся и вместе с дымом выпустил в Крымова сочную киношную фразу:
Ты проиграл, Остапушка. Помнишь, как-то давно, когда мы были друзьями, ты подарил моей дочке свой «крымик»:
Остап молча смотрел на Пеленгасова. Тот, выпустив еще пару затяжек, добавил:
Да, ты проиграл. Но это еще не все. Ты еще не знаешь, насколько ты проиграл. У меня для тебя есть два сюрприза,
Я не люблю сюрпризы, особенно от тебя, — вяло ответил Крымов.