Возвращение Остапа Крымова

Тысяча двести, — сделал последнюю уступку Остап. — Особенно, учитывая, что нам придется сохранять конфиденциальность столь неопределенное время. Итого, получится двадцать восемь восемьсот.

Наших? — сделав последнюю попытку, с наивным выражением лица спросил Делов.

Как первые капли, предвещающие дождь, в глазах Делова посверкивали первые искорки надвигающегося маразма.

Ихних! — отрезал Остап. — И полная тайна вкладов. Ваши земли и заводы ждут вас. Осталось за малым — подтвердить ваши права. Вы делаете сейчас хорошее помещение капитала. Дюпон, кстати, отвалил за «лорда» пятьсот тысяч. Не торгуйтесь, в Москве цены в три раза выше.

В это время дверь в кабинет приоткрылась, и в образовавшейся щели показался длинный крючковатый нос с торчащей из ноздрей щепоткой волос разной длины и цвета. Нос помедлил и спросил:

Можно войти, или и здесь тоже таки надо ждать?

Входите, — ответил Остап, указывая Делову место за соседним столом, где сидела княгиня.

Нос начал осторожно проникать в комнату и через секунду был дополнен бледным сморщенным лицом настолько еврейского происхождения, что пейсы и кипа могли бы показаться уже театральным реквизитом. Остап восхищенно подумал: «Боже, какой типаж! Сейчас такое встретишь уже не часто. Даже в таком городе, как Харьков. Забытый вкус».

Здрасьте всем уважаемым людям и женщинам, — приветствовал вошедший всех присутствующих легким поклоном. — Разрешите представиться, Борух Гиршман. Там у приемной ваша девушка с глазами сказала, что это здесь можно поторговаться за дворянские титулы.

Это не совсем верное слово, любезный, — сказал ему Остап, у которого в глазах заиграли бесовские огоньки интереса и веселья. — Не хочу повторять избитую фразу, но эта тема действительно не терпит торга… Почти.

Вот видите! У нас уже есть «почти», — обрадовался Гиршман и подошел немного ближе. — Для еврея это уже неплохой шанс сбить цену у три раза.

Гиршман осторожными шагами подошел вплотную к столу и без приглашения, как пыль, мягко сел на стул. Он явно относился к тому типу людей, которые всегда готовы дать совет ближнему, поскольку уже утратили способность сами подать дурной пример.

Насколько я понял, вы к нам за титулом? — спросил Остап.

За ним самым, будь он неладен, — печально покачал головой Борух и закатил глаза.

А почему так трагично? — поинтересовался Крымов.

Сто лет нужен бы мне был ваш титул! На кой ляд, скажите, он сдался старому еврею? Это все моя Песя! Уж как вобьет себе что-то у свою склочную голову, так лучше сразу лечь. Вы знаете, что может быть противней немолодого больного еврея? Правильно! Только немолодая больная еврейка… Да, когда-то и моя Песя была маленькой щебечущей птичкой. Но с годами она слегка погрузнела и в один прекрасный день закаркала. Затем моя Песя вбила себе у голову, что таки конкретно заболела, и тогда она решительно слегла. Но беда не приходит одна. На следующий день приехала ее мама и поселилась у нас ухаживать за больной. И вот идет уже пятнадцатый год. Когда я привел знакомого врача, он обслушал усю Песю и даже заглянул ей у рот. Потом он сказал, что из этой болезнью она проживет еще сто три года. Он совершенно не подумал, сколько из этой болезнью проживу я… И как… Когда в доме были дети, нам усем доставалось поровну. Но сейчас я один, как перст Не считая Песи, конечно. Но вы думаете, ее одной будет мало?.. И зачем вы только напечатали это объявление! Ведь что интересно, мы ведь газет не выписываем уже десять лет, с тех пор, как уехал наш Миша и подорожали услуги почты… Так нет же, Бетя передала нам селедки.

Гиршман закатил глаза и надолго замолчал.

Делов в это время сидел спиной к Гиршману и, низко склонившись над своими бумагами, как показалось Крымову, пытался остаться неузнанным.

А причем здесь селедка? — прервал затянувшуюся паузу Остап, пытаясь вывести Боруха из состояния общения со своим Богом.

Как причем! — с выражением полнейшего изумления воскликнул Борух. — А газета? Вы что, не знаете, что все старые люди пользуются исключительно газетой? Особенно для такого продукта, как селедка. Но разве сейчас та рыба, что была в наши времена? Раньше газету после рыбы невозможно было читать, я надевал две пары очков… а сейчас даже Песя с ее глазами… Послушайте, молодой человек, вы, случайно, не еврей? Остап улыбнулся.

Пятнадцать лет назад полностью уверенными в том, что они не евреи, могли быть только сами евреи.