Возвращение Скарамуша

Но у Конвента было много других причин для беспокойства. Австрийцы заняли Конде, потом наступил термидор, и та же участь постигла некоторые другие области. Клебер капитулировал под Майнцем, Вандея охвачена мятежом, отголоски роялисткой бури гремели на юге.

Утописты, осчастливившие Францию и порывающиеся осчастливить весь мир славными законами Всеобщего Братства, установили причину захлестнувших страну бедствий. Все несчастья приписали проискам аристократов внутри страны и стараниям Питта и Кобурга за рубежом. Если на Питта и Кобурга Конвент мог нападать только словесно, то против внутренних заговорщиков можно было принять более действенные меры. С этой целью был издан закон о подозрительных, который перегрузил работой новый Революционный Трибунал. Гильотина работала ежедневно, и всё равно не справлялась со всё возрастающим потоком осуждённых. Так началось царство террора.

Недавно женившийся Дантон, который способствовал его установлению, удалился в своё поместье в Арси-сюр-О, чтобы посвятить себя сельскому хозяйству и радостям семейной жизни. Робеспьер в ещё большей чем прежде степени стал средоточием народных надежд и народного поклонения. Верный Сен-Жюст вдохновлял Неподкупного, а группка приспешников следила, чтобы его воля оставалась священной. Уже поговаривали, что Робеспьер метит в диктаторы. Сен-Жюст дерзко заявил, что стране в таких обстоятельствах диктатор необходим. Правда, он не потрудился объяснить, каким образом сие утверждение согласуется с его прежними высказываниями о недопустимости единоличной власти, иными словами — тирании.

Для Франсуа Шабо, ещё одного стойкого приверженца Неподкупного Максимилиана, наступили хлопотные дни. Закон о Подозрительных дал полную волю его страсти к разоблачениям, и теперь в редкий день с трибуны Конвента не звучали его капуцинады. «Я готов пройти сквозь грязь и кровь, лишь бы услужить народу, — заявлял он. — Я готов вырвать из груди сердце и отдать на съедение нерешительным, дабы они усвоили чистый патриотизм, который его воспламеняет».

С каждым днём всё увеличивались очереди у булочных; с каждым днём население, подогреваемое голодом, становилось всё более кровожадным; каждый день телеги в сопровождении Национальной Гвардии под барабанную дробь катились по улице Сен-Оноре к площади Революции. И тем не менее, каждый вечер в Опера своевременно поднимался занавес, а в «Пятидесяти» и других игорных домах на Пале Эгалите — бывшей Пале Руаяль — собиралось неизменно большое число посетителей. Словом, на быстро истончающей корке вулкана жизнь в основном продолжала идти своим чередом.

Де Бац наблюдал, занимался организационной деятельностью и выжидал. Он утверждал, что его работа — в Париже. В Париже он и останется, что бы ни произошло. Маркиз де Ла Гиш, самый отважный и предприимчивый среди помощников барона, уговаривал его уехать и присоединиться к восстанию на юге. Маркиз, будучи сам солдатом, напоминал де Бацу, что на юге очень пригодится военный опыт барона. Но де Бац не собирался двигаться с места, так верил он в замысел Андре-Луи. В конце концов Ла Гиш его покинул, Барон не противился его отъезду, но глубоко сожалел о нём, ибо не знал человека более преданного делу монархии, чем бесстрашный и прямодушный маркиз, который помогал ему ещё при попытке спасти короля.

Однако барон справился со своим сожалением и остался на посту, который выбрал себе сам. События здесь развивались в полном соответствии с ожиданиями заговорщиков. При таких темпах революция не могла протянуть долго. Несчастный народ должен вскоре осознать, что его страдания — результат неумелости правителей и хаоса, порождённого идеализмом этих правителей. Но можно не дожидаться, пока простая истина дойдёт до сознания людей, а немного ускорить естественный ход событий. Если откроется, что избранники народа продажны и бессовестны, что голод и лишения — следствие не только неумелости правительства, но и взяточничества, и казнокрадства, поднимется буря, которая сметёт навсегда этих речистых ораторов. Таков был замысел Андре-Луи. И правильность его выводов подтверждалась развитием событий.

Между тем заключение королевы с домочадцами продолжалось. Прошло более месяца после попытки спасти её, а о переговорах в Вене по поводу обмена узниками ничего не было слышно. Де Бац начал тревожиться. У него зародилось небезосновательное подозрение, что переговоры зашли в тупик. В таком случае спасение королевы зависело только от того, насколько быстро уничтожит себя революция. И барон то и дело подгонял своего товарища с реализацией хитроумного плана.

А Андре-Луи подгонять не требовалось. Задача поглотила его целиком. Он подходил к ней с вдумчивостью шахматиста, привыкшего рассчитывать игру на несколько ходов вперёд.