Возвращение - смерть

Наглость этого ряженого сиониста явно зашкаливала. То поесть, то Голландские высоты, уже бы сразу предъявили список всех претензий миру, не мучали бы человечество исторически не сложившимися угрызениями совести.

- Нечего, - рявкнула я, решительно умывая руки. - И выпить тоже.

- Хорошо, что прихватили. Максим, занеси сумку и пару часов можешь быть свободен.

Судя по всему, Науму Чаплинскому не нравился пятизвездочный отель "Дружба", и он решил последние дни своей командировки провести у меня. Может быть, я, конечно, и мало похожа на святого Варфоломея, но кое-что из ночных деяний в его честь устроить ещё могу.

С другой стороны, увидев груду упакованных, а значит, лишенных витаминов продуктов, я поняла, как проголодалась. С паршивой овцы, как известно, хоть шерсти клок, решила я, набивая рот копченой, вредной для печени колбасой.

- Я хотел с вами поговорить, - сказал Чаплинский, когда дверь за Максимом сама собой закрылась. - В конце концов, интервью - это же ваша просьба?...

"Не мигают, слезятся от ветра безнадежные карие вишни..." Когда-то эта песня приводила меня в жуткий душевный трепет, а мужики попадались все больше светлоглазые. То есть я только теоретически знала, каким магическим и всепроникающим может быть взгляд темных, почти черных... "Любил я очи голубые, теперь я люблю я черные, те были милые такие, а эти непокорные..."

- Я играю на балалайке. Окончила музыкальную школу. Очень жалко было учительницу - к ней, на народные никто не записывался...

Чтобы изменить цвет глаз влюбленного в вас мужчины, достаточно сморозить что-нибудь о своем прошлом, в котором не присутствовал он, и эффект осветления всех частей тела, в том числе и глаз, достигается мгновенно. В крайнем случае, можно плеснуть кислоты... Наум Леонидович недоуменно моргнул и явил миру бежевый

окрас своей раннее глубоко черной радужной оболочки.

- Мне записывать? - спросил он очень серьезно.

- Как хотите...

Мне надо было прожевать и запить, потому что на самом деле мне снова стало страшно. "Для тебя из Израиля он привезет что-нибудь получше". Тошкин каркнул и забыл, а я теперь должна была давиться этими отравленными бутербродами и делать вид, что моим любимым блюдом является мелко порубленный и поджаренный в масле цианистый калий. А если... А если он действительно встретился с Анной?

Наум подошел ко мне и, проникновенно глядя в глаза, протянул стакан, наполненный жидкостью из бутылки с надписью "Мартини".

- Надо выпить, - констатировал он.

- Ой, - заверещала я. - Ой, а мне же позвонить надо! Отчитаться! Ой!

Не так давно я поняла, что не стыдно быть дурой, стыдно потом оказаться ею. Дурацкое поведение - самый надежный способ выхода из дурацких ситуаций. А потому мы таки живем. Судорожно сглотнув свою пока ещё не отравленную слюну, я схватила телефонную радиотрубку и поняла, что звонить то мне по большому счету и некому - Яша был в Израиле и отменялся, Иван страдал аллергией на мой голос, Тошкин считался наказанным и даже если следствием этого наказания будет мой хладный труп, то пусть ему станет хуже. Тревожить родителей вялыми подозрениями в покушении на мою жизнь просто неэтично. Оставался Владимир Игнатьевич, который в отношении моей зарплаты совершенно не считался с курсом доллара, и, значит, заслуживал ночной побудки.

- Это я, Надя Крылова, - голос почти не дрожал, но не прожеванные крошки неприятно стояли в горле вместе со страхом и тревогой. - Выполняю ваше задание и беру интервью у Чаплинского на дому.

В трубке хмыкнули и раскатисто засмеялись.

- Так хорошо дает, что ты решила разбудить весь город? - оказывается, определенное чувство юмора прорезалось у моего Лойолы после полуночи. А в целом, он продолжал страдать хронической манией величия.

- Нет, я просто жду ваших дальнейших указаний? - красиво пропела я, решив, в конце концов, умирать, так с музыкой. Слово "указания" звучало так отчаянно и непривычно, что до Владимира Игнатьевича, наконец дошел смысл моего внедрения в его частную ночную жизнь.

- Что-то случилось? Так бросай ты это все к чертовой матери... Дадим перепечатку как всегда. Слышишь?

Я сглотнула невидимую Науму слезу и поразилась шефской способности быть благородным, если это ему ничего не стоило.

- Постараюсь, спасибо. Сейчас поговорим, - я посмотрела на Чаплинского с большим значением, - а если не получится...

- Ладно. Отбой, - телефон коротко, но настойчиво объявил конец беседы.

- Выпьем, - браво согласилась я и махнула, не глядя целый стакан малоалкогольной для такого случая дряни. - И поговорим...

...Он вытер мне рот ладошкой и жадно поцеловал. Я успела испугаться, насладиться толкнуть его кулаком в грудь. Быть изнасилованной, в общем-то, лучше, чем мертвой, но может быть у него просто такой подход к процессу?

- В тебе очень много жизни. Невозможно пройти мимо! - тихо сказал Наум.