Возвращение танцмейстера

– Он никогда не говорил о войне?

– Никогда.

– А о своих политических взглядах?

– Я и не знала, что у него были какие-то политические взгляды. В доме никогда не говорили о политике.

– Можно выразить свои убеждения и не говоря о политике.

– Как это?

– Есть много способов.

Она подумала и снова покачала головой:

– Что я помню из детства – он как-то сказал, что политика его не интересует. Даже не могла предположить, что у него были какие-то экстремистские взгляды. Значит, он их скрывал. Если, конечно, все, что ты говоришь, – правда.

– Все написано в дневнике. Совершенно недвусмысленно.

– И что, весь дневник только об этом? А о своей семье он не пишет?

– Очень мало.

– Вот это меня как раз не удивляет. У меня всегда было чувство, что мы, дети, только мешаем отцу. Он никогда по-настоящему о нас не заботился, только притворялся.

– Кстати, у твоего отца была здесь, в Свеге, женщина. Была ли она его любовницей, сказать не могу. Просто не знаю, чем занимаются люди, когда им за семьдесят.

– Женщина в Свеге?

Он пожалел, что сказал это. Такого рода информацию она должна была получить от Джузеппе, а не от него. Но было уже поздно.

– Ее зовут Эльза Берггрен, она живет на южном берегу реки. Это она нашла ему дом. Кстати, ее политические взгляды точно такие же. Если можно нацистские взгляды назвать политическими.

– А какие же еще?

– Криминальные.

Похоже, до нее наконец дошло, почему он задает все эти вопросы.

– Так ты имеешь в виду, что смерть моего отца как-то связана с его политическими взглядами?

– Я ничего не хочу сказать. Но следствие должно вестись по всем направлениям.

Она закурила новую сигарету. Стефан заметил, что рука ее дрожит.

– Не понимаю, почему мне никто ничего не сказал. Ни о том, что отец был нацистом, ни об этой женщине.

– Раньше или позже разговор об этом зайдет. Следствие иногда тянется очень долго. Теперь у них уже два убийства. Плюс пропавший пес.

– Я слышала, что собаку убили?

– Собаку твоего отца – да, убили. А собака Авраама Андерссона пропала.

Она поежилась, как будто бы ей вдруг стало зябко.

– Я хочу уехать отсюда, – сказала она. – Еще сильнее, чем раньше. Я, конечно, со временем прочитаю этот дневник, но прежде всего я хочу, чтобы отца наконец похоронили. И сразу уеду. Итак, мне предстоит узнать, что мой отец, который только делал вид, что о нас заботится, был к тому же еще и нацистом.

– А как ты намерена поступить с домом?

– Я говорила с маклером. Когда со всеми формальностями покончат, я его продам. Если, конечно, кто-то захочет купить.

– Ты там была?

Она кивнула:

– Все-таки съездила. Хуже, чем я могла себе представить. Особенно эти кровавые следы.

Говорить было больше не о чем. Стефан посмотрел на часы. Надо уезжать, пока еще не поздно.

– Жаль, что ты уезжаешь.

– Почему?

– Я не привыкла сидеть в одиночестве в крошечной гостинице, да еще в такой глуши. Интересно, как тут вообще люди живут?

– Твой отец добровольно выбрал это место.

Она проводила его до стойки администратора.

– Спасибо, что согласился поговорить, – сказала она.

Перед отъездом он на всякий случай позвонил Джузеппе – не нашлась ли собака. Оказалось, след прервался у дороги после того, как ретивый пес Несблума полчаса тащил его за собой через лес.

– Там его ждала машина, – сказал Джузеппе. – Он посадил собаку и исчез. Остается вопрос, кто это был и куда поехал.

Стефан поехал на юг. После того, как он пересек мост, дорога пошла лесом. Он то и дело тормозил, ловя себя на том, что едет слишком быстро. Голова была совершенно пустой. Единственная вертевшаяся в голове мысль была о собаке Андерссона.

Сразу после полуночи он остановился у сосисочного ларька в Муре. Поев, он понял, что устал. Он отогнал машину на самый край стоянки, залез на заднее сиденье и свернулся калачиком. Проснувшись, поглядел на часы – было три. Он вышел в темноту, помочился и погнал дальше на юг. Через пару часов он опять остановился поспать.

Он открыл глаза в девять часов. Вышел и сделал несколько кругов вокруг машины, чтобы размяться. К вечеру он будет в Буросе. Можно будет позвонить из Ёнчёпинга и удивить Елену. Через час после звонка он уже подъедет к ее дому.

Но, проехав Эребру, он вновь свернул с шоссе. Голова совершенно прояснилась, и он начал обдумывать вчерашний разговор с Вероникой Молин. Внезапно к нему пришла уверенность, что она сказала не всю правду.

Вся эта история с ее отцом. Знала она или не знала, что он был нацистом? Ее удивление было наигранным. Она знала, но хотела это скрыть. Он не мог бы объяснить, откуда взялась эта уверенность. Но был и еще вопрос, ответа на который он не знал. Не была ли она, несмотря на ее уверения, знакома с Эльзой Берггрен?

Стефан вышел из машины. Это не мое дело, подумал он. Я должен заняться собой и своей болезнью. Я еду в Бурос. Я должен признаться, что мне очень не хватало Елены все эти дни. Если будет желание, позвоню Джузеппе и спрошу, как и что. И все.

И тут же решил поехать в Кальмар. Там когда-то родился Герберт Молин под фамилией Маттсон-Герцен. Там все и началось, в семье, обожавшей Гитлера и его национал-социализм.