Возвращение в Девон

Через два часа допроса меня снова оставили одного, но из-за двери я услышал, как к басу констебля примешивается сухой голос доктора. Почти то же, что вчера: «под мою ответственность», «у тебя всё равно в камере толпа цыган, куда ты его денешь» и «заключение передам к четырём».

Мы вернулись в коттедж.

– За вашими вещами пока, к сожалению, сходить нельзя, – проговорил доктор, – дом опечатан. Я взял на себя смелость принести вам кое-что из благотворительного магазина, если желаете, можете переодеться.

– У меня нет денег, ни пенса, – сказал я, отмахиваясь от смеси стыда и отвращения.

– О деньгах речи даже не идёт, – отрезал доктор. – Вы мой гость, чувствуйте себя свободно. В вашем распоряжении кухня, все комнаты. Наверху есть небольшая библиотека, возможно, она вас развлечёт. До двух часов у меня будут пациенты, поэтому не ждите меня с ланчем.

Говоря это, доктор уже надевал поверх рубашки и штанов на подтяжках белый халат, убирал короткие волосы с проседью под шапочку.

– В три пополудни придут школьники, они шумные, но славные ребята. Захотите – присоединяйтесь к нашим занятиям. А в четыре я буду полностью свободен.

Как будто мне было очень нужно его общество. Но я всё же сказал:

– Спасибо, доктор, – прежде чем уйти в комнату, которая на неопределённый срок стала моей.

Я всегда умел быстро привыкать к новым местам. Там, где можно поспать, дом. Но в этой комнате, в аккуратном чистеньком коттедже, я чувствовал себя неуютно. В роскошной квартире Роберта в Сохо – комфортно. В клоповнике в Брикстоне – тоже. В мотелях, в дорогих гостиницах, в заброшенных домах. А отсюда хотелось сбежать.

Библиотеку искать не стал, закрылся в комнате, подпёр дверь стулом и лёг на кровать. Лёгкие и горло скребло подступающим кашлем.

Роберт стрелялся правой рукой, хотя, как верно заметил обрюзгший констебль, всё остальное делал левой. Он носился со своей леворукостью, говорил, это метка дьявола, особое свидетельство его избранности и таланта. Никогда не понимал, как связан талант и рука, в которой держишь кисточку или карандаш, но даже нарочно пробовал подражать ему. Не вышло. Кисть ломило, пальцы дрожали, линии ложились криво, пришлось быстро стирать это позорище.

Зачем он стрелялся правой?

У меня был ответ, и от него внутренности начинало жечь. Он хотел, чтобы я прошёл через всё это. Я достаточно знал Роберта, чтобы не сомневаться: идея о том, как после его смерти меня судят за убийство и сажают в тюрьму, доставила бы ему определённое удовольствие. Он очень любил говорить, что без него я никто.

Как будто я становился кем-то с ним.

Снова хотелось плакать, но я просто завернулся в одеяло как в саван, закрыл глаза и постарался не думать о тюрьме и о пузырьке с таблетками, оставшимся на тумбочке.

Роберт обожал вспоминать, как подобрал меня, словно я был брошенной собакой. Он гладил меня по голове, зарывался пальцами в волосы и…

– Сытость тебе к лицу, – услышал я его голос так отчётливо, словно он прозвучал в пустой комнате на самом деле. – Но не вздумай растолстеть, иначе я перестану тебя рисовать.

Он считал, что толстяков надо морить голодом, а если отказываются – сажать в тюрьму, чтобы они не нарушали эстетику города.

***

Несмотря на восемнадцатичасовой сон ночью, я снова задремал, а проснулся от шума внизу. Осторожно спустившись по лестнице, я остановился на нижних ступенях и прислушался к мешанине детских звонких голосов, среди которых время от времени можно было различить ровный тембр доктора.

Дети наперебой выкрикивали названия, и через пару минут я понял – они вспоминают, что именно уже расцвело, проснулось и развелось в окрестностях. Цветы, травы, бабочки, мелкие животные и прочее.

– Да-да, всё так! – наконец, прервал поток доктор. – У нас с вами осталось пять минут, и… – он сделал паузу, – за это время я покажу вам нечто замечательное. Идите сюда, поближе…

Двигались стулья, шуршала одежда, раздавались восклицания «подвинься» и «я тоже хочу посмотреть». А потом: «Здорово!» «Большая!»

– Кто вспомнит название?

После минутных шушуканий и шепотков раздался выкрик:

– Голубянка арион!

– Точно, Джек! Молодец!

Дети снова зашумели, доктор пожелал им хорошего вечера, раздал напутствия – кому что сказать родителям, кому отнести какие лекарства. Напоследок попросил:

– Джек, не окажешь мне небольшую услугу? Нужно передать эти документы старшему констеблю Райли.

Джек охотно сообщил, что всё сделает, и, насколько я знал нравы мальчишек, не остался без вознаграждения в виде мелкой монетки.

Дети уходили, я видел их в маленьком коридоре. Когда комната опустела, я вышел. Доктор стирал записи на доске, потом отложил тряпку и принялся расставлять стулья.

– Вы немного разминулись с классом, Нил, – улыбнулся доктор, когда я покашливанием привлёк его внимание.

– Да, я слышал. Что вы им показывали?

– Бабочку. Желаете взглянуть?

Я кивнул, и доктор поманил меня к столу, где в небольшой коробке, приколотая к белой подушечке, лежала, распластав крылья, серо-голубая бабочка. По бокам крыльев у неё шла размытая чёрная кайма.

– Голубянка арион, – сказал я. – Вы их ловите?