Возвращение в Египет

Степанов рассказывал, как в Гражданскую войну те, кто жил вокруг, один за другим начинали понимать, что народ повернул и решительно, так что сделать уже ничего нельзя, идет к антихристу. Поименно называл каждого, кто помогал им спастись, выбраться из ада. Бежать всё равно куда, только бы не останавливаясь и не оглядываясь. Некоторые фамилии кормчего удивили. В частности, Степанов не раз с благодарностью поминал поэта Хлебникова – Председателя Земного шара, чьи отпечатанные на стеклографе паспорта признавались всеми, кто поддерживал беженцев.

Коля – дяде Петру

Еще о Хлебникове. Дядя Валентин, учась в Москве, тесно общался и с ним, и с Бурлюками. Обо всех троих много мне рассказывал. Так вот, квартиру на Пречистенке и вторую, в Хамовниках, где долго жил Хлебников, кормчий знает – и в той, и в другой в двадцатые годы странники могли найти приют и убежище.

Коля – дяде Янушу

Среди паспортов, которые я нашел в ларе у кормчего, большинство изготовлено в конце XIX века, некоторые – того раньше, при Николае I, но есть и сравнительно недавней выделки. Ты будешь удивлен, но и впрямь под одним красуется факсимильная подпись Председателя Земного шара Велимира Хлебникова. Как и большинство его стихов, отпечатан он на стеклографе, скорее всего, году в двадцать пятом – двадцать шестом, тогда же, когда и «Зангези». Текст этого паспорта я перебелю и пошлю тебе в следующем письме.

Коля – дяде Юрию

В смысле собирательства прошлый год выдался для меня успешным. На деньги, что оставил отец, в маленькой букинистике на Бауманской были куплены три отпечатанные на стеклографе книжки Крученых, а в июле следующего, пятьдесят девятого года, когда вся Москва разъехалась по дачам, в другой букинистике, на Полянке, – еще два стихотворных сборника Крученых, а также отпечатанный им хлебниковский «Зангези». В качестве довеска к стихам прилагались три паспортных бланка с полной титулатурой и подписью «Председатель Земного шара Велимир Хлебников». Подпись – автограф, остальное – как и с Крученых, стеклограф. Я спросил, кто всё это сдал, и мне, созвонившись, продиктовали адрес на Большой Татарской. У немолодой худенькой женщины, что меня встретила, нашлась еще пара Хлебниковых, правда, уже не таких редких, и целая куча его же бланков паспортов. Сейчас, когда бегунство сходит на нет, кормчему хватило бы их надолго.

Коля – дяде Артемию

Капралов много чего видел, много о чем думал, и раньше, насколько я понимаю, во всех смыслах был человеком прямолинейным, резким. Но теперь это ушло. Мир, который идет, ему чужой, он чувствует, что каким-то хитрым образом Бога из него шаг за шагом выталкивают, но что делать – не знает. Так что прежней страсти взяться неоткуда. Ты не думай, он не отказывается отвечать ни на один вопрос, никогда не уходит в сторону, но многое из того, что меня интересует, ему непонятно.

Здесь, на корабле, я стараюсь обсуждать с ним чуть ли не всё, что слышал в Старице, вслед за Крумом провожу параллели между генетикой живого и эволюционной генетикой вещей, объясняю, что если Вернадский со своей ноосферой прав, а очень похоже, что так оно и есть, – греха в мире вообще нет. Рассказываю, что сейчас животные и растения не меньше зависят от нас, чем когда-то на Ковчеге они зависели от Ноя. Больше того, чуть ли не половина их пород и сортов создана – выведена и выращена отнюдь не Богом, и вот они денно и нощно объясняют человеку, что он есть истинный творец сущего, царь и бог мира, в котором они живут. Эта вера не взята с потолка, и отмахнуться от нее непросто.

Конечно, и старые разговоры тоже продолжаются. Последние месяцы, например, кормчий часто возвращается к тому, что странники и оседлые, по-видимому, два разных народа. Первые, так сказать, проходные, мимоходящие, и это кажется им угодным Всевышнему, у вторых – своя правда, они всеми силами пытаются врасти в почву, пустить корни в земле, на которой родились, но и те, и те возносят хвалу одному Богу. А чью жертву, когда придет срок, он предпочтет, никто, в сущности, не знает.

Всё же Капралов по-прежнему убежден, что земля – уток, на котором ногами странников записывается самое важное, что было в человеческой жизни: наши грехи и покаяния, наша дорога людей, некогда забывших Бога, уходящих от Него, и других, возвращающихся обратно к своему Отцу. Ему было неприятно, когда я сказал, что дядя Юрий считает эти перекочевки чем-то вроде палиндромов, но и тут он лишь заметил, что жизнь устроена так, что возвращаешься уже другим.