Возвращение в Оксфорд

Гарриет взяла себя в руки. Она внезапно устала от мистера Помфрета и захотела, чтобы он ушел, но было бы бесчеловечно проявить такую невежливость. Она заставила себя с живым интересом побеседовать о представлении, на которое он ее любезно пригласил, и так преуспела, что прошло почти пятнадцать минут, прежде чем мистер Помфрет вспомнил о своем такси и распрощался в самом радужном расположении духа.

Гарриет взяла письмо. Теперь, когда она могла его прочитать, ей расхотелось это делать. Ожидание испортило ей весь вечер.

Дорогая Гарриет,

Я посылаю свой вопрос с неумолимой регулярностью налогового инспектора, и, может быть, Вы говорите, увидев конверт: «О боже! Опять». Единственная разница заключается в том, что на налогового инспектора рано или поздно приходится обратить внимание. Вы выйдете за меня замуж? Этот вопрос начинает выглядеть как строка из фарса, скучная, пока не начнешь повторять ее достаточно часто, а уж после каждый повтор вызывает все более громкий взрыв смеха.

Я бы хотел написать слова, которые прожгли бы бумагу, но такие слова имеют одну особенность: зачастую они не только незабываемы, но и непростительны. А бумагу Вы сожжете в любом случае, так что пусть на ней лучше не будет ничего такого, чего Вы не смогли бы забыть, если б захотели.

Ну все, кончено. Не беспокойтесь.

Мой племянник (в котором Вы, между прочим, пробудили поразительную совестливость) скрашивает мою ссылку темными намеками на некие неприятные и опасные обязанности, которые Вы возложили на себя в Оксфорде и о которых долг чести велит ему молчать. Надеюсь, он ошибается. Но я знаю, что если уж Вы взялись за что-то, неприятности и опасности не заставят Вас свернуть с пути, и боже упаси, чтоб заставили. Что бы это ни было, желаю Вам удачи.

В данный момент я не принадлежу себе, не знаю, куда меня пошлют и когда я вернусь, — надеюсь, что скоро. А пока — могу я надеяться, что Вы будете сообщать мне время от времени, что с Вами все в порядке? Ваш, больше чем свой собственный,

Питер Уимзи

Прочитав письмо, Гарриет сразу поняла, что ей не будет покоя, пока она не ответит. Горечь двух первых абзацев легко объяснялась двумя вторыми. Он, видимо, думал — не мог не думать, — что, зная его все эти годы, она доверилась не ему, а мальчишке вдвое его моложе, его собственному племяннику, с которым и знакома-то была всего пару недель и полагаться на которого не имела никаких оснований. Что еще хуже, Питер не стал ничего комментировать, не задал ни одного вопроса. Еще большее великодушие он проявил, не предложив помощи и совета, которые она могла бы отвергнуть. Он ясно дал понять, что она имеет право подвергнуть себя любому риску. «Будьте осторожны», «ужасно, что вам грозит опасность», «если бы только я мог быть рядом, чтобы защитить вас» — любая такая фраза выражала бы естественный мужской порыв. Не нашлось бы и одного мужчины на десять тысяч, который сказал бы: «Неприятности и опасности не заставят Вас свернуть с пути, и боже упаси, чтоб заставили». Это было признание равенства, которого она от него не ожидала. Если и о браке он думает в таком же ключе, то это заставляет взглянуть на всю проблему в новом свете, но вряд ли это возможно. Чтобы выбрать подобную линию и придерживаться ее, он должен быть не мужчиной, а чудом природы. Но недоразумение с Сент-Джорджем нужно разрешить немедленно. Она писала быстро, стараясь не останавливаться и не особенно задумываться.