Возвращение в Оксфорд

— Он никогда этого не сделает. В этом его слабость. Он не может принять решение за вас. Решать только вам. И не бойтесь утратить независимость — он сам всучит ее обратно. Если с ним вам и сужден покой, то только покой хрупкого равновесия.

— Вот и он говорит. А вы на моем месте вышли бы замуж за такого человека?

— Если честно, то нет, — сказала мисс де Вайн. — Несмотря на все преимущества. По-моему, брак двух людей, каждый из которых в равной мере наделен независимым и чувствительным интеллектом, — сущее безумие. Можно причинить друг другу страшную боль.

— Знаю. Мне кажется, новой боли мне просто не вытерпеть.

— Тогда, — сказала мисс де Вайн, — не причиняйте боли другим. Взгляните в лицо фактам и примите решение. Подойдите к проблеме как ученый — и решите ее, наконец.

— Думаю, вы совершенно правы, — сказала Гарриет. — Так я и сделаю. И знаете что? Сегодня мисс Лидгейт сама написала на гранках «В ПЕЧАТЬ». Я схватила их и послала какую-то студентку отнести наборщикам. Я почти уверена, что слышала из окна слабый крик — мол, на странице 97 надо исправить сноску. Но притворилась, что не слышу.

— Ну что ж, — рассмеялась мисс де Вайн, — слава богу, что этот ученый труд наконец завершен.

Глава XXIII

Последнее прибежище и самое безотказное снадобье, которое следует применять в крайнем случае, когда прочие средства не действуют, — это позволить им быть вместе и наслаждаться друг другом; potissima cura est ut heros amasia sua potiatur [самое сильное лекарство для героя — это овладеть возлюбленной], говорит Гварнерий… Сам Эскулап для такой хвори не может придумать лучшего снадобья, quam ut amanti cedat amatum

… чем если влюбленному уступит любимое.[308]

Роберт Бертон

С утра от Питера ничего не было слышно. Ректор сделала в колледже сдержанное и короткое объявление, суть которого сводилась к тому, что нарушительница найдена и безобразия прекращены. Профессорская, немного оправившись от потрясения, вернулась к обычным триместровым заботам. Все снова были совершенно нормальны. Собственно, они всегда были нормальны. Сейчас, когда доны больше не отражались в кривом зеркале подозрений, можно было снова видеть доброжелательных, умных людей, хотя, пожалуй, не слишком склонных выходить за пределы своих интересов (но ведь точно так же и обычные мужчины мало чем интересуются за пределами своей работы, а обычные женщины — за пределами домашнего очага), но они были понятны и приятны, как хлеб насущный.

Гарриет, сбросив с плеч гранки мисс Лидгейт и чувствуя, что ей не под силу пока сражаться с Уилфридом, взяла свои заметки по Ле Фаню и отправилась в Радклиф-Камеру, чтобы хорошенько поработать.

Незадолго до полудня чья-то рука тронула ее за плечо.

— Мне сказали, что вы здесь, — проговорил Питер. — Можете уделить мне минутку? Давайте поднимемся на крышу.

Гарриет отложила ручку и пошла за ним по круговой галерее, мимо письменных столов и безмолвных читателей.

— Я так понимаю, — сказал он, открывая перед ней дверь, ведущую на винтовую лестницу, — что будут приняты медицинские меры.

— О да. Когда академический ум полностью примет гипотезу — что может занять некоторое время, — дальше можно рассчитывать на методичность и эффективность. Ничто не будет упущено.

Они поднимались в молчании и наконец прошли через небольшую башенку на верхнюю галерею Радклиф-Камеры. Вчерашний дождь кончился, и теперь город сиял в солнечном свете. Осторожно ступая по планкам настила, они двинулись в юго-восточную часть круга и были несколько удивлены, увидев там мисс Каттермол и мистера Помфрета, которые сидели бок о бок на каменном выступе, а при их появлении вспорхнули с насиженного места, словно галки с колокольни.

— Не вставайте! — благосклонно сказал Уимзи. — Здесь всем хватит места.

— Не беспокойтесь, сэр, — отозвался мистер Помфрет. — Нам пора, правда. У меня в двенадцать лекция.

— Вот это да! — сказала Гарриет, наблюдая, как они скрываются в башенке.

Но Питер уже потерял интерес к мистеру Помфрету и его делам. Он оперся локтями о парапет и смотрел вниз на Катте-стрит. Гарриет подошла и встала рядом.