Возвращения домой

«Лучше. Мне удалось в течение суток сохранить его сердце в норме».

Все это показалось мне описанием физического состояния очень педантичного и мнительного человека; но сообщать мой вывод миссис Найт не имело смысла. После того как она со мной поздоровалась, она не сказала ни единого слова, которое не касалось бы здоровья ее мужа.

– Всегда одно и то же, – выкрикивала она, – и мы ничего не можем поделать! Всегда просыпается среди ночи, и сердце колотится вот так…

Сидя на кровати, она подняла толстые мускулистые руки ладонями вниз и стала бить по воздуху с быстротой сотен ударов в минуту. И впервые молчаливая фигура на соседней кровати приняла участие в происходящем: мистер Найт поднял руку – одну, а не обе – и, не открывая глаз, хлопал ладонью, имитируя частое биение сердца, но не так ритмично и быстро, как его жена.

– И я никак не могла заставить его тщательно обследоваться, – говорила она. – Конечно, он всегда боялся за свое кровяное давление и не давал врачам измерять его. Однажды я чуть было не убедила его согласиться, но не успел врач наложить манжет, как он крикнул: «Снимите! Снимите!..»

Мистер Найт не шелохнулся.

– Но вот однажды ночью, месяца три тому назад, – это было в сентябре, – он как раз обдумывал благодарственную проповедь по случаю урожая, ночь была чудная, теплая, он еще выпил стакана два вина за обедом, вдруг я просыпаюсь и не слышу его дыхания, но чувствую, что он не спит. Обычно он всегда меня зовет, а тут я как будто шестым чувством угадала, – что-то случилось, раз он меня не зовет. И в это время он говорит, так спокойно, точно просит стакан воды: «Дорогая, мне кажется, я ухожу от тебя».

С соседней кровати послышался вздох.

– Я не говорил: «Мне кажется, я ухожу», – шепотом произнес мистер Найт. – Я сказал: «Дорогая, мне кажется, я умираю».

Спеша продолжить рассказ, миссис Найт, все еще благодушная и оживленная, приняла эту поправку; она рассказала о приходе врача, о его предположениях, надеждах и предостережениях о том, что делала она и как вел себя мистер Найт. Странно, но, несмотря на все преклонение перед мужем, она придерживалась фактов и точно описывала его поведение, явно далекое от стоицизма. А он, после единственного своего возражения, не спорил больше и не открывал глаз, пока наконец не произнес слабым, но решительным голосом:

– Милочка, я бы хотел немного поговорить с Льюисом.

– Только чтобы это тебя не утомило.

– Не утомит, если мы будем осторожны, – ответил мистер Найт с такой же озабоченностью.

– Может быть, это и ничего, – смилостивилась она. – На всякий случай я здесь, рядом.

Она дала мне все инструкции и удалилась в гостиную, но не скрылась из вида и оставила дверь отворенной, словно тюремщик, который присутствует при свидании. Мистер Найт с трудом поднял голову и лег повыше на подушке; глаза его были теперь открыты, и он смотрел в окно, но искоса бросал на меня свой Обычный – я его помнил – умный, злой и острый взгляд, в котором светилась какая-то тайная мысль.

Он по привычке начал издалека, но я это помнил и приготовился внимательно слушать, пока он своим обычным витиеватым путем доберется до основной мысли.

– До меня, Льюис, новости доходят теперь редко, да это и понятно, но все же мне довелось услышать, что вы процветаете. В жизни все, конечно, не прочно, и мы не должны требовать слишком многого, но, даже учитывая это, верно ли, что вы процветаете?

– Во многом верно.

– Рад за вас, очень рад.

Я подумал, что он, вероятно, говорит почти искренне; он всегда относился ко мне хорошо. Затем он продолжал осторожно:

– Во многом?

– Больше, чем я рассчитывал.

– Нам, конечно, трудно задавать друг другу некоторые вопросы по причинам, о которых обоим тяжко вспоминать, но мне все-таки хотелось бы думать, что вы наконец вкусили блаженство такого дара, как счастливое супружество.

Я был уверен, что подбирался он вовсе не к этой теме. Он задал вопрос очень мягко, и так же мягко я ответил, что действительно, кажется, начинаю его вкушать.

– Это единственное, чем судьба меня наградила, но уж зато наградила больше, чем других, – сказал мистер Найт. – И если вы позволите, то я скажу, Льюис, что это ни с чем не сравнимое счастье.

Он говорил шепотом, и жена не могла его слышать; причем, как это ни удивительно, он снова был совершенно искренен.

– Мне вспоминается, – продолжал он, – простите, что я перескакиваю с одного предмета на другой, но если не ошибаюсь, я видел сообщение о рождении – в «Таймсе», кажется, или в «Телеграфе»? А может быть, и тут и там? – которое я почему-то связал с вашим мнением. Возможно ли это?

– Да, – ответил я.

– Я, кажется, припоминаю, – еще раз простите меня, если я ошибаюсь, – что ребенок был мужского пола?

– Да, – ответил я.

– Мне помнится также, что его назвали Чарльз Джордж Остин. Признаюсь, хоть за последнее время я, разумеется, не в курсе ваших дел, имя Джордж я связал с эксцентричной фигурой Пассанта, который, кажется, был вашим приятелем в те дни, когда я впервые о вас услышал.

– Да, – ответил я, – мы назвали его в честь Джорджа Пассанта.