Возвращенное имя

Пригибаясь и прячась за камни, он добежал до ложбинки, увидел наконец ее. Она стреляла лежа на снегу, кучки стреляных гильз вокруг. Он сделал последний рывок — и вот они рядом. Ее откинутая назад голова и улыбка, та улыбка, которая встречала только его… Вдруг глухой, несильный удар, и Гела поникла, поникла в его руках, и возле уха медленно выкатилась капелька крови, а за ней заторопились, заспешили еще и еще капельки, и вот уже целый ручеек, извилистый ручеек побежал к вороту ее гимнастерки. Она потянулась слегка и замерла на его руках.

Помонис забеспокоился в своем кресле, глухо застонал. Я рванулся к двери, хотел было уже войти к нему, но старик снова стал недвижим и снова невидимая преграда остановила меня. Я сел и стал ждать, не зная чего и сколько ждать…

С Помонисом я познакомился во время командировки в эту придунайскую страну. То есть я давно знал его работы по античной археологии, в частности, исследования по терракотовым статуэткам, изданные на многих языках. Глубокая и широкая эрудиция, тонкий анализ, интересные, часто неожиданные выводы сочетались с блестящим, очень эмоциональным изложением. Помонис писал с бестрепетным доверием к уму и знаниям читателя, создавая атмосферу близости.

Я приехал тогда для работы в музее, созданном Помонисом вскоре после войны. До меня доходили показавшиеся мне совершенно фантастическими рассказы о жизни Помониса, и это еще больше подогрело мое любопытство…

Помонис встретил меня на вокзале вместе со своими сотрудниками. Даже в вокзальной суете он сразу же бросился мне в глаза — высокий, могучий, в коричневом замшевом пиджаке с темно-красной гвоздикой в петлице. Пожатие его большой руки с длинными сильными пальцами было коротким и очень крепким. Тут же он познакомил меня со своими учениками — стройной рыжеволосой Марианной, которую все они почему-то называли Галкой, Николаем и Адрианом. Помонис представил их как сотрудников музея и студентов-заочников столичного университета. Я удивился, потому что у парней вид был совсем мальчишеский, а Марианна вообще выглядела как школьница, да еще не самого старшего класса. С самого начала я обратил внимание на одну забавную особенность: у каждого из сотрудников Помониса даже во внешности было что-то от учителя. У Марианны — синие, ярко-синие глаза, у Николая — высокий рост, у Адриана — добродушная и в то же время ироническая улыбка. Впрочем, как потом оказалось, сходство было не только внешним.

Я положил чемодан в машину и попросил, если это возможно, дойти до гостиницы и музея пешком. Помонис и его ученики охотно согласились.

Был жаркий летний день. Мы шли по залитым солнцем нешироким улицам этого южного города с разностильными, подчас очень своеобразными домами, среди которых встречались и строгие древние византийские базилики, и стройные минареты мечетей, гордо поднимающиеся в синее небо. Иногда попадались и полуразрушенные дома — город этот жестоко пострадал во время войны, а десяток лет не такой большой срок, чтобы залечить все раны. Зато повсюду виднелись новые дома, целые улицы, даже кварталы новых домов. И еще цветы, цветы, цветы. Клумбы на площадях, дорожки из цветов вдоль тротуаров, цветы в палисадниках, на многочисленных бульварах и скверах… И новые здания, и эти цветы, казалось, сами прорастали с неудержимой силой из плодороднейшей почвы, погребая остатки разрушений.

В центральной аллее парка я поневоле остановился, пораженный тем, что внезапно предстало перед нами. Между тополями, слегка выдвинутые по отношению к деревьям вперед, тянулись ряды каменных и мраморных греческих и римских колонн, фронтонов, капителей, архитравов[12], покрытых бесценной художественной резьбой.

Помонис, довольный произведенным эффектом, не скрывая гордости, сказал:

— Археологический парк. Все это было отрыто во время раскопок и разных хозяйственных работ в городе и за его пределами.

— Здесь каждое дерево посажено нами, каждая колонна, каждый камень установлены нами, — торжественно дополнил учителя Николай.

Вот шли одна за другой античные колонны на базах с капителями различных ордеров — ионического, коринфского, дорического. Вот аллея пифосов — огромных глиняных сосудов с острым дном, установленных на железных треножниках, надгробные памятники с изображениями умерших, поминальных пиров. Вот алтари, среди которых выделялся удивительным изяществом мраморный алтарь солнечного бога Митры. Вот аллея саркофагов, многие из которых украшены растительным орнаментом или странными символическими знаками. Мне показали огромный саркофаг с рельефами Медузы, плети, ко́локола, клещей, весов, бычьей головы, топорика. Зелень газонов и деревьев парка, клумбы цветов нисколько не мешали восприятию. Более того, они помогали ощутить непрерывную связь времен, преемственность человеческой культуры. Но вот мы вступили на аллею, где на каменных рельефах я увидел различные изображения Геракла. Одно из них было особенно выразительным и очень динамичным. Геракл нес на своих мощных плечах убитого им дикого кабана. Рельеф был изваян на круглом известняковом столбе.