Вперед и вверх на севших батарейках

- Не надо говорить это "вау". - Мне действительно оно не нравится, тем более - напоминает о Тане; она тоже часто так вскрикивала... Когда я предложил купить ей контактные линзы, она изумилась: "Вау! Сенчин, ты прогрессируешь на глазах!"

От садика до дома минут двадцать езды. Я не знаю, о чем разговаривать с дочкой, и потому задаю ей те же вопросы, что и всегда:

- Тебя как зовут?

- Настя.

- А полностью?

Она набирает в легкие воздуха и выпаливает:

- Анастасия Романовна Сенчина!

- Правильно. А где ты живешь?

- В Москве.

- Ты, что ли, москвичка у нас?

- Да.

- А маму как зовут?

- Лиза.

- А брата?

- Алеша.

- А меня?

- Роман Сенчин.

- Правильно.

Это она по моей первой книге так заучила. Там на обложке мои имя и фамилия, а под ними фотография. Дочка, делая вид, что читает, водила пальчиком по буквам и повторяла: "Роман Сенчин".

- А воспитательницу как зовут?

- Галина Борисовна.

- А другую, которая у вас ночью?

- Надежда Михайловна.

- Молодец.

Набор вопросов исчерпан. Некоторое время молчим, а потом дочка задает свой вопрос:

- Ты сегодня с нами останешься?

Я не отвечаю, смотрю в окно. За ним шеренги киосков продуктового рынка "Новинки". Еще три остановки до дома.

- Ты останешься ночевать? - повторяет Настя, и голос ее уже нетерпеливо-тревожный.

- Нет.

- А почему?

- Ну так... Дела.

- Почему ты с нами теперь не ночуешь? С мамой?

Автобус остановился.

- Смотри, - показываю на светофор, - какой это огонек горит?

Дочка не отвечает.

- Ну какой, Насть?

- Не буду говорить.

- Почему это?

- Потому.

- А, значит, не знаешь?

Она молчит. Отвернулась, в правой руке зажат нераспечатанный "Милки вэй".

Вот доехали. Вышли. До дома теперь с полсотни шагов.

- Смотри, пап, цветочки какие! - Дочка тянет меня к киоску.

Подходим.

- Это розы, да?

- Розы. А это - гвоздики... Нравятся?

- Да. Купишь?

Вместо ответа беру ее на руки и несу к подъезду.

- Па-апа, - маленькое лицо перед моим, - папа, любимый.

- Правда?

- Да, правда.

- А маму любишь?

- Люблю.

- А брата?

- Люблю.

- А Галину Борисовну?

Лицо меняется - теперь она смотрит на меня по-другому. Кажется, с недоумением и обидой.

Открываю первую дверь. Набираю код. Через несколько секунд - из домофона - голос бывшей жены:

- Кто там?

- Это мы! - кричит дочка.

Тонкий писк. Значит, можно открыть и вторую дверь. Входим в подъезд, спускаю Настю с рук. Она, поднявшись на цыпочки, жмет кнопку лифта. За створками начинает гудеть. Гудение усиливается, к нему добавляется шелест ползущей кабины... И вот створки раскрываются. Пол кабины чуть проседает под нами. Теперь я (дочке пока не дотянуться) вдавливаю пластмассовый прямоугольничек с цифрой нужного этажа. Едем. Доехали. Прямоугольничек выщелкнулся. Створки раскрылись.

Дочка бежит к нашей квартире и оглядывается на ходу - иду ли я.

Останавливаюсь на пороге. Жена обнимается с дочкой и говорит:

- Раздевайся скорей, и будем пирожки с картошкой печь. Я тесто уже приготовила...

- Пап, заходи!

- Папе надо ехать.

- Ну-у-у...

Разворачиваюсь и шагаю к лифту. Сейчас тоже что-нибудь вкусное приготовлю.

Это случилось в середине октября, за полторы недели до Форума молодых писателей и за две до теракта в "Норд-Осте". Как мне сейчас кажется, в тот момент я сильнее всего любил Лизу и наконец-то почувствовал по-настоящему, что такое семья.

После работы я торопился домой, но теперь в первую очередь не к своему письменному столу, а к семье. Забирал пораньше дочку из садика, играл с ней в магазин или в жену и мужа. Мы катались с ней на вымышленной машине по магазинам и покупали разные вымышленные вкусности, красивые-прекрасивые платья. Дочка делала вид, что примеряет их, и кружилась, красовалась передо мной, а я выставлял вверх большой палец - отлично.

Потом я готовил ужин, часов в семь вечера приходил Алеша (он тогда работал курьером); мы втроем ужинали. Потом по второму каналу показывали очередную серию "Бригады". В целом лживый, но кусочками похожий на искусство фильм про "новых русских"... Я тогда ждал публикации своей большой повести, которая отчасти тоже была про "новых русских", и потому смотрел со вниманием, радуясь явно провальным эпизодам и завидуя удачам... Серия кончалась в десять. Лиза обыкновенно еще не возвращалась... На самом деле она чаще всего была дома, но в памяти остались вечера, когда ее не было...

В течение вечера она по нескольку раз звонила и объясняла, что задерживается то на "Мосфильме", то во ВГИКе, то в Доме кино, то на студии "Парадокс". У нее, мол, встречи, переговоры, в общем - дела; она была тогда необыкновенно активна, она снова решила заниматься режиссурой и вот наводила связи, завязывала и возобновляла знакомства. А я, почувствовав себя семьянином, практически перестав пить, злился...