Вперед, русичи!

– Тьфу, срамник. Понахватался словечек у своих непутевых родителей и туда же. А про Москву ты мне лучше не выдумывай. Я хоть давно и не была там, но телевизор смотрю. Таких чучел там отродясь не бывало. Не успел приехать и уже бабку всякими непотребными словами называть начал. Достукаются твои родители, доездятся. А я тебе передачи в дурдом носить не буду. В таком костюме прямая дорога только туда. И диагноза ставить не надо. Я ему тут любимых пирогов с капустой напекла, а он…

Никакое бабушкино ворчание не могло испортить настроения. Да и по ворчанию бабы Нади он уже порядком соскучился в Москве. И хоть называл он не раз бабулю «свой парень», знал, что любит она его, и сердить попусту не хотел. Поэтому поспешил перевести разговор на другое:

– От предков-то ничего не было?

– Не от предков, а от родителей, – продолжала ворчать бабушка, – а чего от них дождешься, вот два письма на неделе пришло, так и там больше про черепки всякие.

Его и Дашины родители каждое лето уезжали в очередную археологическую экспедицию. На попечении бабы Нади оставались не только он с Дашей, но и две квартиры. Так было всегда с самого раннего его детства, и все к этому привыкли. И если Даша почти не доставляла бабушке хлопот, то про родного внука этого сказать было нельзя.

Павел быстро пробежал глазами оба письма. Бабушка была права. Там было много «ахов» и «охов» про какую-то очередную находку в очередном раскопанном кургане, и лишь в конце ему давались привычные родительские советы типа «слушать бабушку, не бегать допоздна на улице, не есть много мороженого, а то можно схватить ангину» и прочая чушь. И еще они сообщали, что вряд ли сумеют вернуться до начала занятий в школе.

Это известие Павла порядком огорчало. Своих родителей он тоже считал «парнями что надо», с ними было интересно. Тем более после каждой экспедиции в доме было настоящее столпотворение. Приходили и уходили знакомые и неизвестные ему люди. Разговоры, рассказы, вечеринки затягивались, к неудовольствию бабушки, порой до утра. Жизнь кипела ключом. И вот теперь все это откладывалось по меньшей мере на месяц.

– А ты им свою фотографию в этом костюме пошли, – с иронией посоветовала бабушка, поняв его состояние, – как получат, с перепугу сразу вернутся.

– Не вернутся. Может, лучше им телеграмму послать, что я сломал себе руки, ноги и голову?

– Типун тебе на язык, – в сердцах сказала бабушка, – плетешь чего ни попадя.

– А что такое типун? – немедленно отреагировал Павел.

– Не знаю, это еще моя бабка так говорила, но уж, во всяком случае, не лучше чирья, наверное…

– Вот здрасте, чего родная бабуля любимому внуку желает. А как же я тогда твои знаменитые пироги есть буду? Тем более мне бежать уже надо.

– Я те побегу. Марш за стол, пока чай не остыл. А потом иди куда хочешь…

Дожевывая на ходу пирожок и схватив магнитофон, Павел выскочил из дому и побежал, побрякивая цепочками, через двор. Даша как раз выходила из своего подъезда. Костюм произвел на нее неотразимое впечатление, правда, не совсем такое, как ожидалось. Увидев его, бегущего и громыхающего, она сначала испуганно отшатнулась, но, услышав радостное «Привет», застыла на месте, а затем, сдерживая смех, сказала: «Да тебя просто не узнать».

Павла как холодным душем окатило. Он хотел было рассердиться, но, глядя на девушку, разжечь в себе обиду не смог. Он лишь подумал, что никакие металлистки из московской тусовки ей и в подметки не годятся.

– Привет, – еще раз повторил он, – пойдем в кафешку?

Деньги у него были, и он хотел угостить Дашу мороженым.

– Ты знаешь, – дипломатично ответила она, еще раз взглянув на его костюм, – не хочется в такой вечер в духоте сидеть. Пойдем лучше на Волгу, на наше место.

Павел, не раздумывая, согласился. Было у них свое излюбленное место на берегу, с тихой заводью, с неприметной тропкой, вдали от шумных компаний и пляжа. В детстве они играли там в казаки-разбойники, став постарше – просто разговаривали, слушали музыку, мечтали…

Наступил уже поздний вечер или ранняя ночь, на небе появились первые звезды, а ребята все ходили, разговаривали. Говорил в основном Павел. Рассказывал, как провел время в Москве, что видел, что слышал. Даша больше слушала, лишь иногда задавала вопросы, соглашаясь или не соглашаясь с его рассуждениями.

Неожиданно, совсем рядом с тропинкой, не со стороны реки, а с другой, где рос густой кустарник, раздался какой-то громкий, пронзительный свист. И треск ломаемых кустов.

От неожиданности они опешили, стояли, молча всматриваясь в сгущающиеся сумерки, но из-за кустов ничего видно не было. Но кто-то там был, в этом они убедились, когда недолгую тишину нарушило чье-то невнятное бормотание.

По спине у Павла пробежал холодок, но отступить в присутствии Даши он просто не мог. Осторожно, стараясь не шуметь, он начал подкрадываться к кустам. Даша, затаив дыхание, пошла следом.