Александр Денисович Каневский

Впереди разведка шла

Прощание с юностью

Значит, бежишь из дому?— отец пружинисто ходил по хате, заложив руки за спину.

Да никуда я не бегу. Просто...

Я старался найти подходящие оправдательные слова, но отец снова перебил:

— Что — просто? Вот я — ветфельдшер. Разве плохая профессия? Даже очень нужная. Уважение и почет в селе. А о матери подумал? Растила, растила, а он — на тебе — уезжает!

Я невольно посмотрел на мать, на ее маленькие, но такие проворные руки, привыкшие к любому делу. Сколько они передоили коров, перетаскали воды, выкопали картошки, сшили и перештопали одежды... А добрые мягкие глаза, черные волосы, которые всегда пахли чем-то необыкновенно родным. Смотрел — и желание уехать притуплялось.

— Подумаю...— буркнул и вышел во двор.

А там — буйно цвела сирень, тянулись свечками мальвы, ирисы с сиреневыми гребешками, голубыми чашечками перезванивались вьюнки. И над всем этим многоцветьем гудели трудолюбивые пчелиные семьи, носились важные шмели.

Я шел по тихим улочкам моего родного Мариамполя* и не мог избавиться от одного чувства: скоро предстоит разлука со всем, что так дорого, чему столь многим обязан.

* Ныне с. Марьяновка.

Вдали чернел Кадиевский лес, куда отец ходил на охоту. Лес наверняка помнил остатки той козацкой вольницы, что разбрелась после Запорожской Сечи.

Рядом протекала Деренюха в обрамлении камыша, рогозы, с белыми розетками кувшинок. Не раз я влезал на огромное колесо отжившей свой век мельницы и «ласточкой» летел в воду. Однажды такое геройство чуть не закончилось трагедией. К счастью, на ту пору случился дядя Николай — брат матери, и я, изрядно наглотавшийся воды, пахнущей болотом и тиной, был благополучно вытащен на берег.

И еще была у меня любовь — кузница. Там искрами постреливал горн, пахло кожей мехов, окалиной и водяным паром. Сказочные богатыри в фартуках выделывали с бесформенным железом такое, чего, казалось, и не выдумаешь. А когда наступал у кузнецов перекур, пацанва окружала Петра Надольняка и Григория Островчука, участников гражданской войны, и мы словно становились свидетелями давно отшумевшего времени: перед глазами неслись, сметая все на своем пути, конные лавы, молниями сверкали над вражьими головами клинки... Как-то повстречал свою учительницу — Галину Петровну Куйбеду. Она каким-то истинно женским чутьем поняла мое состояние, положила руку на плечо:

— Случилось что, Сашко?

— Да нет, Галина Петровна. Вот, решил ехать учиться. В город хочу...

— Учиться тебе надо обязательно. Ты ведь способный у нас.

А я бы и не сказал. Усидчивости особой не проявлял, на школьную программу как-то не хватало времени. Но бес любопытства сидел во мне крепко: хотелось все самому испытать, прочувствовать, потрогать собственными руками.

В школе самозабвенно полюбил спорт. На турнике возле клуба так крутил «солнце», что даже степенные старики, задрав вверх бороды, качали головой: «Что вытворяет. Цирк — да и только».

У Ивана Круценко — первого на селе музыканта и песенника — научился играть на мандолине, рисовал, фотографировал, даже соорудил детекторный приемник. Вслушиваясь в эфир, улавливал незнакомые, интригующие названия: Барселона, Герника, Картахена, Астурия... Потом уже из газет узнал о людях, которые ехали в далекую Испанию.

Подбил тогда своего школьного товарища Ваню Качконоженко: собрали нехитрые пожитки и рванули товарняком до Одессы. Думали, там на пароход, и — вива, Мадрид! Однако милиционер в Вознесенске, весьма далекий от романтики подвигов, отправил нас домой.

Милые друзья детства! Не многих я нашел, вернувшись после войны в родное село...

Петя Вивсяный — приемный сын моей бабушки Меланьи — после института ушел на фронт и не вернулся.

Николай, младший брат, сражавшийся в партизанском отряде, рассказал, что Володю Покотылюка застрелил немецкий солдат: тот бросил кусок хлеба военнопленным, которых вели через село.

Летом сорок второго при обороне Севастополя погиб родной брат матери Николай Мостыпанюк. Сгорел в самолете Алексей Ковальчук...

Все это случилось потом. А теперь я шел по селу, и два противоречивых чувства боролись во мне. Жалко было оставлять мать, отца, дорогую сердцу обжитую хату, ореховые деревья, посаженные батей, когда меня еще на свете не было, прохладную тишину над Деренюхой.

А с другой стороны, хотелось посмотреть мир людской, приобрести профессию по душе. Честно говоря, лелеял мечту стать военным, но в военкомате дали от ворот поворот — мал еще годами, надо подрасти.

Вечером повторился предыдущий разговор: отцу так и выпалил — еду в Одессу!

Поглубже спрятал свидетельство об окончании семи классов, комсомольский билет, немного денег, собрал немудреный харч на дорогу и с тем же «испанцем» Ваней Качконоженко поехал поступать в педагогический техникум физической культуры.