Впервые замужем. Рассказы

— Так вы что, Стеблякова ищете, Ефима Емельяныча? — спросил он, когда я ему назвала адрес. — Так это вы не туда идете. Вам налево надо. Только он еще, наверно, в церкви.

— В церкви? — удивилась я, но мальчик уже проехал. «Хорошенький женишок — в церкви», — огорчилась я. И всякая женщина на моем месте огорчилась бы. Но делать нечего — надо идти искать его, если уж я приехала. Свернула налево, как сказал мальчик. Иду по мягкой, зыбучей земле — никаких строений впереди не видать. Направо вдалеке, похоже, кладбище.

По синему небу ползут бело-серые облака, а за ними — тяжелая черная туча во весь окоем.

Ну, думаю, попала в поездочку. И мало ли что может случиться в незнакомом месте — тем более около кладбища, в вечернее время. Но тут мне навстречу идет старушка и, выяснив мое затруднение, говорит:

— А вон через тот пустырь вы не переходили? За тем пустырем будет свалка. А за свалкой еще один дом на отшибе, почти под откосом. Кто знает, может, там и проживает нужное вам лицо.

И правильно. Перешла я через разные буераки, по мусорным горам, по битым бутылкам, по раздавленным кастрюлям и консервным банкам, гляжу, действительно домик одинокий стоит и за ним — кусты и за кустами — опять домики.

Подошла я вплоть, поднялась по трем новым ступенькам из свежего, неструганого теса и увидела, как, может быть, в кошмаре, в открытую дверь мужчину на лавке, будто вышедшего из дремучих лесов, очень страшного, давно не стриженного, не бритого, в длинной грязной рубахе, без опояски.

Понятно, обомлела я в первую минуту, но все-таки говорю:

— Ефима Емельяновича, извините, пожалуйста, где бы я могла увидеть?

А мужчина этот так весело, широко улыбается и отвечает:

— Я, он самый и есть — Ефим Емельянович. А вы, извиняюсь за нескромный вопрос, — Тоня? Как же, как же, я вас вот именно поджидал. Но уверен был почему-то, что вы приедете минимум послезавтра. И я бы вас встретил не в таком внешнем виде, как у меня сейчас, в настоящее время. Это ж можно испугать женщину.

— Внешний вид, — нашлась я сказать, — вообще-то для мужчины не имеет особого значения.

— Но все-таки, — засмеялся он. — Да вы садитесь, пожалуйста. Вот сюда к свету, чтобы я вас лучше разглядел. Вот у вас внешний вид даже очень приятный. Даже много лучше, чем на фотокарточке. А я, вы знаете, тут возился на огороде, потом чуток приболел. И вот провалялся три дня. А сегодня уже совсем здоровый. Сейчас возился у себя в церкви. У нас там музей. Красил с ребятишками фасад. И только вот сию минуту хотел привести себя в порядок. Вон грею воду…

И я увидела за дощатой загородкой в маленькой кухоньке газовую плитку и на ней — два аккуратных бачка.

— Газ у меня, к сожалению, привозной, — стал объяснять Ефим Емельянович, не вставая с лавки. — А воду в дом вот все еще никак не словчусь провести. Живу, выходит, не по современности, — улыбнулся он. — И даже телевизора у меня по сию пору нет…

Улыбка у него привлекательная. Это сразу заметила я. Глаза зеленоватые, как бы вспыхивают при улыбке. Но одного уха, мне показалось, нету.

— Комнаты у меня тут две, — продолжал он. — Но я имею сейчас небольшую фантазию пристроить верх. Чтобы наверху, на втором этаже, была спальня. По-научному, как считают мои знакомые медики, спать всего полезнее вот именно наверху. Вы не стесняйтесь, снимайте ваш свитерок. Здесь тепло. Отдыхайте. Я сейчас мигом помоюсь. Вода уже нагретая. Приведу себя в порядок. Будем чай пить…

Опираясь обеими руками о стол, он поднялся. И сию минуту что-то заскрипело, залязгало. Я не сразу поняла, что у него искусственная нога.

— Может, я вам в чем-нибудь помогу?

— Не надо. У меня тут все хорошо приспособлено. Как-то же я обходился, когда вас не было, — опять засмеялся он. И зашел за дощатую загородку, закрыв за собой дверь.

Я услышала, как булькает, как льется вода, как скрипит и лязгает на ходу искусственная нога, как она, должно быть, упала, отстегнутая.

Конечно, по-хорошему-то я могла бы ему помочь. Но неудобно как-то. И неловко сидеть в чужом, незнакомом доме, ожидать, когда странный какой-то мужчина, смешно подумать, мой жених, вымоется. И уйти теперь неудобно.

Все-таки я вышла на крыльцо. И вдруг услышала:

— Уж если помогать, так помогать. Секрета большого нету. Потрите мне, Тонечка, спину.

В загородке, недалеко от газовой плитки, стояла большая белая ванна, какие обыкновенно стоят в ванных комнатах, но с закупоренной вводной трубой. Мой жених (а как же его теперь назовешь?) сидел в ванне с уже вымытой, видать, головой и причесанными волосами.

В самом деле все было очень странно. Я, совсем ему незнакомая женщина, просто чужая, без стеснения взяла из его рук намыленную мочалку и стала тереть ему спину.

На груди у него было наколото над распластанным орлом синей тушью, что ли: «Не жди удачи». И по левой руке тоже шла какая-то надпись.