ВПЗР: Великие писатели земли русской (февраль 2008)

Информационные ленты ежедневно приносят факты «жестокого обращения с детьми». Детей выбрасывают из окон, обваривают кипятком, бьют головой об стену; особое дело - убийства новорожденных, за них, по новому УК, больше пяти лет не дают, а чаще всего дают и вовсе условный срок. Фролово здесь не исключение, все как у людей. Буквально через неделю после гибели Кирилла - новое покушение на территории Фроловского района: гражданка Таджикистана вышвырнула младенчика из поезда на полном ходу (через Фролово проходит несколько поездов из Средней Азии); как ни странно, детеныш уцелел. Несколько лет назад в той же общаге на улице Рабочей убили девятилетнего мальчика - изнасиловали в подвале и задушили. Но убийство Кирилла и на этом фоне - что-то беспрецедентное, и в силу жестокости, и в силу общей иррациональности. Даже там, где культурные и социальные нормы демократизированы до полной стертости, покушение на младенца - слом последнего культурного табу.

Город, даром что шипел Юлии в спину, был потрясен - и как знать, не окажись Катя под арестом, устроили бы ей суд Линча.

Поведение Кати вызывает абсолютную оторопь. Оправдания ему нет, но, может быть, есть объяснение? Пусть она не могла убежать, когда Кошкин убивал ребенка, пусть даже он удерживал ее потом, - но потом-то он спал, Юля видела это своими глазами, и сто раз могла бы Катя сбежать, позвать на помощь. Получается, встал, увидел нежного розового дьявола, убил, расчленил, лег спать. Почти как в бунинской балладе «Мушкет»: «Встал, жену убил, сонных зарубил своих малюток, и пошел в туретчину…»

На ум приходят разные банальности про странности любви. Любила, покрывала, спасала и оставалась с ним до последнего. Но если бы все было так просто. Почти все, кто знал семейство Кошкиных, уверены: Миша взял всю вину на себя.

Говорят так не из желания защитить его, но просто по факту характера: слабый, безвольный. Убить, а потом резать, а потом проспать всю ночь.

- Зачем ему себя оговаривать?

Загибают пальцы:

- Амнезия у него, ничего не помнит - раз! Да и жить-то ему осталось, с циррозом-то? - два! Она и сделала, а ему внушила: ты убил, просто ничего не помнишь, признайся. Он и признался.

Сейчас Кошкины проходят психиатрическую экспертизу.

VIII.

Дьявол, демон, Омен - нетрудно понять, из каких лекал масскульта возникло это видение. Я спрашиваю, не увлекался ли Миша «этими фильмами», - отвечают, что книг в доме не держали, видак давно сломан, а DVD-плеера не было. С другой стороны, и «Омена», и «Ребенка Розмари» много раз гоняли по телевизору.

Жизнь скучна - и любое преступление расцвечивают богатыми красками. Вот, например, рассказывает мне следователь о недавнем убийстве: подростки убили старика, он должен был снять некоторую сумму в банке, но не снял, получилось - промахнулись. А горожане говорят: о, так это мы знаем! То были девочки, малолетки совсем. Старик нанимал их стриптиз, что ли, танцевать, раз, второй, они решили его ограбить, но денег не нашли и просто вспороли брюшину и отрезали гениталии, носили их в пакетике, всем показывали: смешно, да? Запалились на том, что таксисту одному показали, ему аж дурно стало, он и сообщил. Где миф, а где жесткая провинциальная чернуха, где реалии, а где игра тоскующего воображения? Все смещено, все волнует и будоражит.

Проблема, конечно, еще и в другом - в том, что называется фоновой этикой. В общаге сложилась такая специфическая социальная среда, в которой ни хроническое пьянство, ни плотное знакомство с пенитенциарной системой, ни асоциальный образ жизни не становятся поводом для отчуждения, не воздвигают психологических барьеров между «девиантами» и «благонамеренными». Юлия Сонина, мать двоих детей, медработник, студентка-заочница психологического факультета, и подумать не могла, что с «этими людьми» нельзя иметь дело - во всяком случае, доверять им ребенка, - и у нее была масса причин так считать. Сидели? Так и Леша сидел. От тюрьмы и от сумы, знаете ли. Пьянь и хронь? Ну таких двое из трех, посмотри - и не ошибешься, а люди на самом деле хорошие, добрые, несчастные. Это среда, в которой так плотно перемешаны признаки и характеристики, что самые разные люди вынуждены быть социально близкими. И, может быть, та обструкция, которой подвергает Юлию городское общественное мнение - не жесткая и не всеобщая, но вполне ощутимая, - есть способ самосохранения, такое бессознательное «чур меня»? Потому что все чрезмерно близко и слишком реально. Слишком близкие люди. Слишком тесная жизнь.