И все в парадной форме: Рама Кусум, помощник инженера силового отсека и будущий врач; интендант Жонке, и оператор Бойд, и Спаркс, и первый инженер Тыблевский, и Хансен из службы воздухоснабжения. А за ними, в торжественном костюме, высоко подняв голову и держась по-парадному прямо, – доктор Угалде. Когда все остановились, он положил руку на сердце, остальные – отдали честь.
– Все, к сожалению, не могут присутствовать – я имею в виду команду, капитан. Но они поручили нам их представлять. И доктор Угалде здесь, потому что теперь он, несомненно, является членом нашей команды.
– Абсолютно верно, – твердо сказал Дон, вспоминая прошлое: коррекцию курса, подавление мятежа…
– Мы тоже так думаем, сэр. Поэтому сейчас, когда я… то есть мы представляем всю команду, он с нами. Эта команда
Курикка немного расслабился и посмотрел на Дона.
– Я умею проводить церемонии, сэр, когда это делается надлежащим образом, то есть в соответствии с уставом и всякое такое. Вы только не подумайте, что сейчас у нас не настоящая церемония, хотя в уставе о ней ничего не сказано. В общем, я хочу сказать, что через несколько дней карантин будет снят и вас планируют перевести в госпиталь на Марсе. Командир Доправа, находящийся там, на базе, собирается перегнать «Большого Джо» назад, на околоземную орбиту, для капитального ремонта, но пока он не принял командования, капитаном являетесь вы.
Он щелкнул пальцами, и сзади ему передали коробку.
– А вот этого у вас никогда не смогут забрать. Космолетчики знают, что на корабле нет никого выше капитана. Его работу могут выполнять очень немногие, но вы с ней справились с блеском, сэр. Вы спасли всех нас, и это главное.
Он открыл коробку и достал оттуда фуражку с золотой эмблемой в виде ракеты.
– Это – капитанская фуражка, она – ваша. Мы купили ее у командира местного орбитального корабля. Примите ее в подарок от всей команды, капитан.
Дон взял фуражку и осмотрел ее со всех сторон, не зная, что сказать. Космолетчики взяли под козырек. Дон ответил на их приветствие, испытывая при этом странное, еще незнакомое ему ощущение.
У него не нашлось слов, чтобы выразить охватившие его чувства. И они поняли это по его лицу. То был главный момент в жизни не только для него, но и для остальных. Теперь они были связаны узами, которых никогда не разорвать. Один за другим они молча выходили из комнаты. Шедший последним старшина Курикка помялся на пороге и, набравшись смелости, обратился к Дону:
– Сэр, а можно мне спросить о ваших планах? Я имею в виду, когда вы выйдете из госпиталя. Большинство из вас, медиков, как правило, совершают один полет в качестве судового врача, а потом остаются работать, как мы говорим, «на земле». Насколько я понимаю, космос их уже не привлекает. Интересно, какие у вас планы. Я имею в виду…
Когда-то Дон собирался остаться работать на одной из планет – решение было однозначным. Но сейчас он понял, что отныне это для него невозможно. Что могли предложить ему эти пылевые шары по сравнению с кристальной чистотой космоса? А ведь перед ним был огромный выбор: межпланетные корабли, исследовательские орбитальные станции – бесконечные возможности, стоило лишь захотеть. И хотя идея еще окончательно не сформировалась, он сказал:
– Не верьте старым сплетням, старшина. Я намерен работать «на земле» не более чем… ну, скажем, чем вы.
– Я был в этом абсолютно уверен, – широко улыбаясь, произнес старшина. Он резко вскинул руку к козырьку и вышел.
Дверь закрылась, и Дон остался наедине с самим собой.
Он повертел в руках фуражку, провел пальцем по гладкому золотому цилиндрику эмблемы. Ему даже стало жаль, что их полет уже закончился: будет немного скучновато возвращаться к обязанностям врача.
– Да, полет был нелегким. Я рад, что он завершился, – тихо проговорил он. – Очень рад, что мы наконец достигли безопасной гавани. Теперь у меня остается эта фуражка – и воспоминания о том, что она символизирует. И этого отобрать у меня никто не сможет.