Врачебные тайны. 26 вдохновляющих медицинских случаев, которые заставляют поверить в чудо

Джон П. Менденхолл, доктор медицины

Я знал, что замерзаю до смерти, потому что читал о стадиях обморожения в медицинской школе. Сначала тело начинает ощущать холод. Потом вы начинаете дрожать. Организм так пытается генерировать тепло. Когда наступает гипотермия (температура падает ниже нормы), дрожь прекращается и вы впадаете в замешательство и чувствуете себя очень усталым. Говорят, что это не такое уж неприятное чувство, когда ты проваливаешься в сон, затем в кому, а потом наступает смерть.

Я путешествовал со скаутами[20] по хребту Скалистых гор[21]

, вершины которых достигали тринадцати тысяч футов[22]. Стоял прекрасный осенний день, и поход был восхитительным. По мере того как мы поднимались все выше и выше в разреженный воздух, скауты с нетерпением ждали возможности разбить лагерь на склоне горы. Я даже не осознавал, как высоко мы уже забрались, пока у меня не перехватило дыхание. Когда отстал от группы и начал хрипеть, я понял, что у меня, должно быть, горная болезнь с отеком легких.

Я знал, что нужно было спуститься ниже и получить медицинскую помощь, но мы были слишком далеко в дикой местности, чтобы кто-то мог быстро прийти к нам. Нам придется спускаться пешком.

По крайней мере, таков был план, пока нас внезапно не настигла горная метель. Теперь идти пешком было для меня чем-то невозможным.

В промежутках между вздохами я поговорил с другими лидерами группы, и мы решили, что для безопасности скаутов нужно спуститься с горы, а я останусь здесь со своим спальным мешком, чтобы прийти в себя. Затем они пришлют спасательную команду, чтобы вытащить меня.

Они ушли, и я был рад возможности отдохнуть. По крайней мере, можно было отдышаться, не двигаясь. Я нашел относительно спокойное место на тропе, укрытой соснами, достал спальный мешок и забрался внутрь.

Было еще утро, но температура продолжала падать. Во время попыток устроиться в спальном мешке я услышал хруст снега, когда он становится очень-очень холодным. Застегнул молнию, накинул капюшон на голову и свернулся калачиком так сильно, как только мог, чтобы максимально сохранить тепло, излучаемое моим телом.

Я пролежал так совсем недолго, прежде чем меня начала бить дрожь. Сначала напряглась грудь, а затем затряслись руки и ноги, а потом озноб и вовсе превратился с настоящий скрежет зубовный.

Веки постепенно становились тяжелыми, дрожь проходила, и я почувствовал себя удивительно комфортно. Серьезность положения никак не укладывалась в голове, и я как ни в чем не бывало пришел к выводу, что это приятный способ умереть. Закрыл глаза всего на секунду, потом еще на одну, а потом…

— Просыпайся, просыпайся, — сказал чей-то голос.

Я открыл глаза и увидел лесника, который тоже попал в ловушку внезапной метели. Он находился еще выше в горах и теперь спускался верхом на лошади. Я был настолько дезориентирован, что расстроился из-за прерванного сна.

— Вставай, — приказал он, — укройся этим одеялом, и я помогу взобраться на лошадь.

Спуск вниз с горы был ухабистым, но мы наконец добрались до станции рейнджеров. Оттуда они отвезли меня в больницу, где я знал большую часть персонала.

Когда я пришел в себя, то был потрясен, увидев, что мой рентгеновский снимок груди выглядит таким же белым, как и метель, которая застала меня врасплох.

Удивляюсь, как мне вообще удалось получать кислород с таким количеством жидкости в легких. Выздоровление было постепенным, но через несколько дней меня выписали, и я радовался, что лесник на лошади случайно оказался там, в этой обширной дикой местности горного хребта.

Прошли годы, и мое чуть ли не смертельное обморожение теперь было лишь отдаленным воспоминанием. Это был обычный будний день, я вышел на работу в госпиталь в привычное время — в половине шестого утра. Сначала я обычно делал обход, а затем отправлялся в операционную, прежде чем пойти в клинику, расположенную через дорогу. Однако тем утром я сделал то, чего никогда раньше не делал: сначала зашел в свой кабинет. Я даже не знаю почему. Мне предстоял больничный обход, а работы в клинике не было.

Я открыл входную дверь и сел за свой письменный стол, размышляя о том, как прошел день и почему я сижу в кабинете, как вдруг меня прервал настойчивый стук в дверь. Это произошло между половиной шестого и шестью часами, и наших сотрудников, которые приезжали к восьми, еще не было. Я поспешил открыть. На пороге стоял человек, по его щекам текли слезы, а на лице застыло выражение невероятного отчаяния.

— Я только что пережил ужасную утрату, — сказал он мне. — Мой сын гулял по каньону и отделился от своей группы. Они только что нашли его замерзшим до смерти.

Я взял его за руку, и мы сели.

— Не могу себе представить, как сильно он страдал перед смертью. Наверное, это было ужасно. Не получается перестать думать об этом, — продолжал он.

Теперь я понял, зачем пришел в офис, и, не колеблясь, точно знал, что сказать.

— Я хочу рассказать одну историю, которая поможет вам, — сказал я.