Врачеватель. Олигархическая сказка

В надежде проскочить по прямой, чтобы не делать крюк по «Новой Риге» через Ильинское, в результате, как и следовало ожидать, намертво увязли в пробке. Аккурат между Раздорами и Барвихой.

– Я же знаю, – не меньше Григория нервничала Нина Сергеевна, – даже уже когда вконец свихнулся, не было такого ни разу, чтобы он не ответил на мои звонки. Ну не было! А тут всю вторую половину дня звоню ему, звоню… И одно гробовое молчание. Ну что ты будешь делать? А под утро, сволочь, является мне во сне и говорит: «Нинка, прости меня за все».

– И мне он тоже самое сказал! Во сне! – послышались громкие рыдания Евгении Андреевны, в домашнем халате клубком свернувшейся на заднем сидении автомобиля.

– Не реви, сказала! Мало ли что там тебе могло присниться?.. Гриша, ити иху мать! Ну ты можешь что-нибудь сделать?

– Могу, Нина! Могу! – в той же тональности ответил ей Григорий. – Взлететь? Могу! У меня же вертолет, не машина, правда? Я все могу! – при этом он зачем-то сильно надавил на клаксон. – Да пропади оно все пропадом!

– Гришенька, не произносите таких слов никогда. В них губительная для вашей души энергетика, – облаченные в свои белые балахоны эти дивные существа, вероятно, наконец-то преодолев сверкающий белизной коридор, вырвались в заснеженную и холодную плоскость иного измерения и сейчас, стоя возле машины, пытались достучаться до сидящих внутри нее, но их почему-то никто не слышал и не замечал.

– Ниночка, Женечка, дорогие вы наши, ну что же вы сидите? Выходите из этой машины и бегите к нему! Н у, бегите же! Бегите же скорее к нему, умоляем вас! – семеня босыми ногами вокруг этой прочной железяки, они стучали в каждое стекло автомобиля в надежде, что вот-вот кто-то, наконец, их услышит и внемлет горячим мольбам…

– Господи! – словно ошпаренная кипятком, Женя вскочила со своего сидения, больно ударившись о крышу салона, но, кажется, совсем этого не заметив. – Да что же я тут сижу, идиотка! Нинка! Нинка! Надо же бежать! Пешком, понимаешь? Давно бы уже с тобой были там! – она стремглав выскочила из машины и быстро побежала по обочине дороги, потеряв на пятом или седьмом шаге свой левый тапок.

– Женька, да стой же ты! Куртку мою надень, – вслед за ней бежал Григорий, пытаясь на ходу надеть на Женю снятую с себя куртку.

Не забыв вытащить ключи из замка зажигания и поставить автомобиль на сигнализацию, Нина Сергеевна – и надо отдать должное этой потрясающей женщине – ни на шаг не отставала от вырвавшихся поначалу вперед Женечки и Григория, успев на бегу подхватить утерянный домашний тапок, ну и, естественно, умудрившись при этом сделать пару затяжек от наполовину недокуренной сигареты.

Слава Богу, холода земного не ощущая, как два маленьких фонарика среди кромешной темноты, из последних сил, пытаясь не отстать, по той же обочине, спотыкаясь, падая и поднимаясь, бежали две души, вернувшиеся в этот мир, чтобы спасти своего сына, которого когда-то зачали здесь же, на Земле, в любви и с великой, неувядаемой верой, что он вырастет и станет самым счастливым человеком на свете.

А меж тем, если бы взглянуть нечаянно с высоты птичьего полета, то даже самому что ни на есть неразумному из смертных немедленно бы стало очевидно, что этот нескончаемо длинный, извивающийся автомобильный червь за это время не сдвинулся вперед ни на один метр, мегатоннами извергая в атмосферу дикую, неразумную, негативную энергию. Любой из нас уж точно не один раз задумывался над тем, что мы подобны скорпионам, пожирающим самих себя. Да, видно, все не впрок. Ужели мы действительно так созданы?

Когда тебе – как сказала одна девочка – нечем жить, ты падаешь на колени, вымаливая прощение и кров у последней инстанции. Босая, в постригальной рубашке и с распущенными волосами простираешься крестообразно ниц в замкнутом кругу мантийных сестер под пение хора «Объятия Отче». И сейчас, подтягивая свое тело на локтях и испытывая сильную физическую боль, стеная поползешь к амвону, где архиерей, трижды проверив тебя на истинность веры твоей, наречет тебя именем новым. И с именем этим начнется твоя новая жизнь…

Но когда кончается радость, наступает пустота, и тогда к тебе неминуемо приходит красивая смерть с лицом любимой женщины. И ты вместо того чтобы бороться с ней, готов ее воспринимать как избавление. Все потому, что к этому пришел ты сам, и сам так захотел. У отшельника радость в душе от веры. Да-да, от той самой его несгибаемой веры. А ты у нас, увы, ни то, ни се. Ведь радости без общения и любви к себе подобным не бы-ва-ет. Все остальное не она. То – суррогат.

– Господи, забери меня. Молю тебя. Мне, правда, больше нечем жить, – чуть ли не цитируя свою приемную дочурку, с которой встретился когда-то на мосту, Остроголов лежал в своей постели и, глядя в потолок с лепниной, едва мог шевелить бескровными потрескавшимися, будто в засуху земля, как известь белыми губами.

Вероятно, Бог его услышал и сжалился над ним. И случилось это, как нам кажется, именно в тот момент, когда он ясно ощутил, как его давно умершая мать нежно коснулась холодной руки сына.