Врачеватель. Олигархическая сказка

– Петрович, – с удивительным спокойствием произнес Остроголов, глядя в окно, – вынужден повторяться. Ты напрасно тратишь время. Я не твоего поля ягода. Лучше займись гармонизацией мироздания. А я свой выбор уже сделал. И он окончательный. Видно, так угодно Богу и моей грешной душе. А время придет – отвечу. Я к этому готов.

– Все бы ничего, вот только времени у тебя не осталось совсем. Ты идешь на заседание «Массолита», а в твоей жизни уже все предопределено.

Пал Палыч внимательно посмотрел на Скрипченко, успевшего вновь переоблачиться, но теперь уже в рясу священника, на этот раз католического.

– Ты хочешь сказать, что Аннушка уже пролила подсолнечное масло?

– Именно так.

Возможно, со стороны это и выглядело странным, но Пал Палыч, сделав сильный выдох, почему-то улыбнулся.

– Оперативно, нечего сказать. А я-то думал, что у меня, как минимум, сутки в запасе.

– Слишком уж много всего за один день вы натворили такого, что несовместимо с жизнью человека вашего уровня. Но все еще можно исправить.

Детскость во взоре Скрипченко пропала. Мина на его лице выражала предельную серьезность. Они смотрели друг другу в глаза, не произнося ни слова, пока Пал Палыч не прервал эту немую сцену.

– Если ты впускаешь дьявола в себя, то становишься его слугой и носителем его морали. Нет, Петрович, ничего менять не будем. Видно, так угодно Богу.

– Идиот! – взорвался Скрипченко, бегая туда-сюда вдоль длинного стола, как угорелый. – Малохольный кретин с дебелой романтикой в заднице! Чего ты заладил, будто полоумный. «Так угодно Богу, так угодно Богу…» Кому угодно? Ему? Да плевал он на ваше человечество с небес высоких! Разбирайтесь сами со своими мирскими передрягами. Он же, как вампир, только вашей верой и питается, да только воспаленному мозгу это невдомек. Тебе, дурак, жить осталось не больше десяти минут. Пописать не успеешь. Грохнут, как только выйдешь из здания. Знай – нет на свете идеалов! И правды тоже нет. Давай, беги, как баран на заклание, подставляй свою глупую башку под свинец. Только вопрос: за что подставляться будешь? За веру, за любовь, за дружбу? А известно ли тебе, что исполнителем заказа является тот, кому ты доверял больше остальных?

За все время бурного монолога врачевателя Пал Палыч не сделал ни одного движения. Словно застыв на месте, он смотрел в окно, оперевшись обеими руками о подоконник.

– Так что, Пал Палыч, да или нет? – Круг замкнулся. Перед ним снова стоял врачеватель. – У меня, действительно, больше не осталось времени.

– Я не нуждаюсь в клерках, а посему вас не задерживаю, – не оборачиваясь, ответил ему Пал Палыч. – Если бы я знал, что моя душа умрет со мною вместе, то все равно сказал бы «нет».

Он разжал свою руку. От напряжения ладонь налилась кровью и стала красной. Аккуратно распутав веревочку, Пал Палыч надел крестик себе на шею, тщательно запрятав под рубашку. Затем отошел от окна и, встав в центре, окинул взглядом свой кабинет.

Врачеватель исчез. Он испарился столь же быстро, как и появился. И для Пал Палыча это было очевидным. Вместе с Петровичем улетучился едва уловимый сладковатый запах плесени. Почему сладковатый? Наверное, так казалось самому Пал Палычу.

Оказавшись возле стола, он налил рюмку коньяку и выпил залпом.

– Ну что, Остроголов, приплыл? Если нечисть не блефует – знать, судьба. Ну а если так, то прятаться не стану. Да и грехи мои не сосчитать, – улыбнувшись, Пал Палыч опрокинул вторую рюмку. – Кровь на мне, а вот ее ничем не смоешь. Прав Филарет: время здесь ни при чем.

Он подошел к встроенному шкафу и достал пальто. Не торопясь надел его и, еще раз взглянув на комнату, переступил порог приемной, где его терпеливо ждала Нина Сергеевна. Их взгляды встретились.

– Не смотри ты на меня так, Нина Сергеевна. Я не голубой, а это был не Скрипченко.

– А кто это был, по-твоему? – в ее вопросе звучали глумливо-презрительные ноты.

Грузно привалившись спиной к стене, Остроголов закрыл глаза.

Нина Сергеевна встала с кресла и, внимательно посмотрев на Пал Палыча, спросила:

– Пашка, что с тобой?

– Артист, фигляр, лицедей, клоун… – глядя перед собой в одну точку, продолжил Пал Палыч. – Назови, как хочешь, но это был не человек. Как-нибудь я тебе расскажу эту историю в мельчайших подробностях. Хорошо? А чтобы тебе сегодня спокойно спалось, знай: я, моя родная, люблю только вас, милых моему сердцу баб. Как молодых, так и не очень. Понятно?

Нина Сергеевна подошла к нему. Она обхватила голову Пал Палыча руками и, прижав к груди, нежно погладила его волосы.

– Понятно, Пашка. Все мне понятно. Ты просто дьявольски устал. Вот и все. Тебе надо хорошенько выспаться.

– Ладно, прощаться не будем, – ответил он, деликатно высвобождаясь из ее объятий. – Завтра увидимся.

– А чего прощаться? Я сейчас с тобою тоже спускаюсь.

Пал Палыч, будто очнувшись, пристально посмотрел на Нину.

– В том-то и дело, Нинуля… Если можно, задержись на полчаса.

– Зачем?

– Надо принять очень важный факс из Баторинска. Если ровно через тридцать минут не придет, тогда не жди. Езжай домой.