Врачеватель. Олигархическая сказка

Легко и непринужденно, не лишенной грации походкой баронесса подошла к сидящему в кресле Пал Палычу и, обхватив его шею руками, уселась к нему на колени. Пал Палыч покраснел, как сваренный в кипятке рак. Давно позабытое чувство за долю секунды овладело им и поглотило его полностью. С какой-то непонятной для себя радостью он вдруг понял, что его душа способна на смятение. Пал Палыч и вправду смутился, как ребенок, чего нельзя было сказать о баронессе.

– Петрович, – пожаловалась она. – Вы же знаете, что это моя вечная проблема. Я долгие годы искала свой идеал. И вот, наконец, впервые встречаю мужчину, способного на такие поступки. Пал Палыч, – ее глаза горели, – я влюблена в вас, будьте моим спутником жизни.

– Некоторая неточность, баронесса, – вмешался в эту трогательную сцену Петрович. – Вынужден напомнить, что вам дарили и замки, и полцарства в придачу, и даже табун породистых рысаков. К тому же Пал Палыч женат и имеет сына. Мальчик учится в Англии. Надо сказать, учится неплохо, почти отличник. Кстати, Пал Палыч, не припомните, где учится ваш сын, в Кембридже или Оксфорде?

Пал Палыч озадачился не на шутку. Он, действительно, не мог вспомнить, в каком именно из этих университетов учится его сын.

– Сын Пал Палыча учится в Кембридже, ему девятнадцать лет, и зовут его Сережа, – слегка щелкнув Пал Палыча по носу, промурлыкала баронесса, вставая с его колен. – А вы, Петрович, черствый сухарь, никогда не желавший понять, что у женщины творится на душе.

– Одну секунду, баронесса, – задержал ее Петрович. – Положите ключики на стол.

Обворожительно улыбнувшись Пал Палычу и положив ключи на стол, баронесса испарилась, а Петрович, достав с полки курительную трубку, расхаживал взад и вперед по комнате.

– Вот хожу, мой дорогой, и размышляю. Вся жизнь людская из сплошных несоответствий. Вы подумайте, как вши, веками ползаем по телу матушки-Земли, а она все терпит и терпит. Овечку состряпали и тут же за себе подобных принялись. Социум клонируем! Ведь это ж додуматься надо! А до идиотизма простая мысль – нельзя переходить грань дозволенного – господам, жаждущим прогресса, в голову-то не приходит.

– Я вас очень хорошо понимаю.

– Меня? Хе… Нет, батенька, не меня. Вы прежде всего должны понять себя. Это! Это для вас сейчас является главным. И от этого будет зависеть то… как рано вы состаритесь душой и телом! Ха-ха-ха! Это я опять шучу! Ладно, не сердитесь на меня, голубчик. Знаете, имею слабость – взять да пошутить неожиданно. Вы, Пал Палыч, привыкайте к моим странностям.

Пал Палыч в очередной раз вытер платком пот с лица, неоднократно выступавший за время беседы, и как-то интуитивно понял, что настал момент истины. Собрав остатки мыслей и воли в кулак, наконец-то выдавил из себя.

– Петрович! Я вижу – вы удивительный человек. Не знаю, как это все объяснить, но чувствую – вы человек удивительный! Скажите, что со мной?

– А-а-а… У вас совесть болит, – как-то уж очень обыденно произнес врачеватель, раскуривая трубку. – Перманентный воспалительный процесс. Синдром метеоризма.

Словно свинцовая туча, в комнате повисла мхатовская пауза. Пал Палыч сидел в своем кресле неподвижно, как изваяние, и немигающим взглядом смотрел в одну точку, слегка приоткрыв рот. Он походил на человека, которому совсем недавно хулиганы дали по голове матрасом, плотно набитым песком. Между тем Петрович, явно не желая отвлекать пациента от тяжелых раздумий, подошел к столику, где стояла початая бутылка, и налил обе рюмки. Немного подумав, одну выпил и тут же наполнил снова. Затем, взяв рюмки, не торопясь, подошел к Пал Палычу.

– Ну-с, батенька, еще по одной?

– Куда?

– Внутрь. В себя, естественно. Куда ж еще?

– Петрович, а что я, действительно?..

– Да, голуба моя, именно так – единственный и неповторимый. На всем белом свете. Аналогов не имеем. Иначе я бы непременно знал об этом. Можете мне поверить.

– Я готов понести любые расходы.

– Эх, Пал Палыч, не творческая вы натура, честное слово. Вы же у нас своего рода феномен получаетесь. Это ж все равно, что тридцать третий зуб заиметь. Другой бы радовался на вашем месте. Выпьем?

Они выпили.

– Зуб можно вырвать, – упаднически пролепетал Пал Палыч.

– Спорить не стану. Разница, конечно, имеется, но я решительно не понимаю причину вашей подавленности. Такой серьезный человек, машины направо-налево раздариваете. Если подумать, испокон веков лучшие умы страдали всевозможными там… угрызениями. Бывало, целыми народами болели. А тем более матушка-Россия. «Кто виноват?», «Что делать?», «дураки и дороги», «воруют…» Ой, я вас умоляю!

– Да все я вроде понимаю, только вот как кольнет – хоть на стену лезь!

– А как же вы думали, голубчик? Феномен – это, в определенном смысле, большая ответственность. Pour 'etre belle il faut souffrir…

– А? Как вы сказали?

– Да это я так. Навеяло что-то… Из детства.

Лицо Пал Палыча выразило такое неподдельное удивление, что Петрович громко расхохотался, что называется, от души.