Врачу, исцелись сам!

Сам Борисков не очень-то верил в эффективность СЭС. Заболеваемость в стране как-то не очень-то падала, всюду была страшная грязь, а на пищевых производствах царил полный бардак. Обычно те, кто работал на таких предприятиях, свою собственную продукцию никогда в пищу сами не употребляли. Жизляй тут же подхватил тему. Рассказал, как однажды даже видел, как замороженная туша пошла в мясорубку вместе с примерзшими к ней крысами. Еще рассказал про одного иностранца – то ли узбека, то ли таджика: тот работал в киоске по продаже шавермы.

Очень ему доставалось от милиционеров, которые его буквально ежедневно тормозили и требовали регистрацию, да еще и морду приходилось регулярно на улице получать. Он говорил: "Да я этих русских всегда поимею!" – и в подсобке онанировал, кончал в соус для шавермы, поливал им начинку и подавал с улыбкой, да еще и приговаривая, особенно если покупали красивые молодые девушки:

"Кушайте, красавицы, на здоровье!"

Альбина, услышав это, поперхнулась чаем, а Борисков расхохотался.

Впрочем, все это было из обычного черного медицинского юмора. Если же говорить серьезно, то Жизляй считал, что СЭС в целом работает очень эффективно и способствует снижению где-то, по меньшей мере, два процента валового национального продукта, хотя в идеале должна была остановить и оштрафовать всю страну и саму себя. Он привел такой пример правил СЭС. Если у вас дома сдохла кошка, то по правилам вы должны ее отнести к ветеринару (платно, конечно), засвидетельствовать документально ее смерть, а потом сдать в крематорий (платно, конечно). Все другие способы считаются нарушением законодательства и должны караться суровым штрафом.

В ординаторскую, чтобы сделать запись в историю болезни, заглянула эндокринолог Тамара Зайкова. Борисков кивнул ей. Она радостно ответила. Тамара уже, наверное, дня три пребывала в постоянном радостном возбуждении. Ребенок ее – сын 15-ти лет, сидня на кухонном подоконнике, случайно схватился за микроволновую печку и одновременно за газовую трубу и получил сильнейший удар током с остановкой сердца. Тут же вызвали соседа – хирурга-реаниматолога, который совершенно случайно оказался в это время дома, и качали парня все время, пока ехала скорая помощь. Потом он был в больнице в состоянии клинической смерти, но в конце концов все кончилось нормально. Теперь Тамара чуть ли не каждые полчаса звонила ему в больницу. Внезапно она поняла: как хрупок ее личный маленький мир.

Тамара, если и ела торты, то только самую крошку, потому что всегда сидела на диете. Известно, что эндокринологи практически не едят сладкого, макарон и прочих углеводов, но зато нередко курят.

Напротив, пульмонологи обычно вообще не курят, но очень хорошо едят углеводы. В свою очередь дерматологи не только дополнительно моются после бани, но еще и смазывают ноги противогрибковыми средствами. У психиатров – у тех свои заморочки. Кстати, интересные вопросы они иногда задают: "Верите ли вы в сглаз? Находитесь ли вы в настоящее время под воздействием сглаза?", а еще есть у них провоцирующие вопросы, типа "Любите ли вы свою мать?" или "Занимаетесь ли вы онанизмом?" У человека психически здорового такие вопросы никаких эмоций, кроме разве что легкого раздражения, не вызовут, и он ответит что-нибудь вроде: "Да, конечно, маму свою люблю" и "Редко, но бывает"; у психопата же такой вопрос может вызвать совершенно другие реакции. Она консультировала одну женщину в шестой палате.

Это была жена Виталика Конькова, Светлана. Всю жизнь она была очень худая, даже после родов, а после сорока ее вдруг разнесло буквально как на дрожжах. Сама она утверждала, что ничего не ест, а все равно толстеет, но Борисков в это слабо верил: вряд ли жир брался из космоса или и из воздуха. Из чего-то он должен был образовываться по закону сохранения энергии. Недавно на дежурстве он наблюдал, как

Светлана тайком отрезала вдоль чуть ли не половину батона и сделала себе гигантский бутерброд с маслом и колбасой, потом бесконечно пила сладкий чай с печеньем и с вареньем. Но все разговоры о похудении, ограничении еды почему-то раздражали ее до слез: "Отстаньте, я и так ничего не ем!" Оставалось только зашить ей рот.

Коньков приходил, сокрушался:

– Даже не знаю, что с ней и случилось! Она просто стала как студень. Нечто желеобразное. И постоянно ест на ночь. Притом, ест много. Иногда даже ночью встает поесть. Храпит. Я ей говорю: "Чего ты так полнеешь?" – А она мне со слезами: "Ты меня не любишь!", я ей: "Ты на ночь-то хоть не наедайся!", а она опять: "Ты меня не любишь!" Вот она – женская логика! Я же о ней забочусь… Беда! – он махнул рукой.

– Щитовидку ей проверь! – посоветовал Борисков просто так, чтобы хоть что-то сказать. К-в и решил ее положить на обследование. Вот теперь и обследовали.