Враги поневоле

Стоило появиться Моркесу с супругой, как звуки стихли. Даже деревья перестали шуметь, испугавшись недовольства его сиятельства. За графской четой блеклой тенью следовала Шанталь, закутанная в черный плащ и такого же цвета платок. Создавалось впечатление, будто девушка собралась не на праздничную литургию, а на похороны. Алессандра с ними не было. Я вознегодовала. Разумеется молча, ведь до моих чувств все равно никому не было дела. Значит, Алессу можно пропустить мессу, а мне — ни в коем случае! Д'Оран, счастливчик, мог игнорировать приказы отца и спать, сколько душа пожелает, я же вынуждена была подняться на заре. Эгоист! Ради меня мог бы поехать. Хотя о чем это я? Алессандр если и делает что-то, то только ради себя. Пора бы смириться с этим. Я ведь все равно его люблю, вместе со всеми его недостатками, число которых, к сожалению, превышает число достоинств. Я все-таки его простила. Хоть и понимала, что рискую, начиная отношения с таким непредсказуемым человеком, как Алесс, но поступить иначе не могла. Это чувство оказалось сильнее меня. Люди заняли места. Слуги — в повозках, д'Ораны — в карете, на самом видном месте которой была изображена помпезная картина — фамильный герб в виде золотой рыси в червленом поле, настигающей молодую лисицу. Настроение испортилось окончательно, когда справа от меня уселась Шанталь, а слева умостился Айлиль, таким образом, я оказалось зажатой с обеих сторон. Напротив вольготно расположились хозяева Горнвилля. Граф крикнул кучеру, и карета тронулась, недовольно заскрипев заледеневшими колесами. Меньше чем через час прибыли в Мэйнвилль. Завидев графа, толпа прихожан, ожидавших, когда двери храма распахнутся, расступилась. Следуя за Моркесом, я украдкой бросала взгляды по сторонам. В глазах многих людей читался упрек, некоторые же, не скрывая ненависти, смотрели на д'Орана. Жители Олшира винили Моркеса в горе, обрушившемся на их край. Началась месса. Как и предполагала, всем мест не хватило. Опоздавшие вынуждены были стоять в проходах или же жаться у стен, все скамьи были заняты. Я сидела с краю во втором ряду, а рядом, натянутая как струна, восседала Шанталь. Нравится ей ютиться у меня под боком. Взгляд девушки был прикован к служителю, проповедовавшему с возвышенности. Еще немного и она прожжет в его лице дыру! Я внимательнее пригляделась к Шанталь, пытаясь понять, действительно ли она слушает проповедь или же ее мысли витают далеко. Порой мне становилось интересно, о чем думают такие, как она. Нет, Шанталь нельзя было назвать сумасшедшей в полном смысле этого слова. Но то, что она со странностями, являлось неоспоримым фактом. Вот сейчас, вроде бы смотрит на иерея, а взгляд потухший, со стороны кажется, будто девушка не понимает, о чем говорят и где она вообще находится. Остальные прихожане с завидным интересом внимали словам священника. Или делали вид, что слушают. По-моему, так притворялись. По крайней мере, я никак не могла сосредоточиться на проповеди. Мой рассеянный взгляд блуждал по сторонам, я уже успела изучить узоры, украшавшие каменные полы. Местами рисунки стерлись, и невозможно было понять, что пытался выразить художник. Стены и свод храма были расписаны старинными фресками, повествующими о баталиях между силами света и тьмы. Красочные картины рассказывали, как Всевышний низвергает Мороса с небес в бездну, а падший бог в окружении пламени и проклятых душ, изображенных тут же в образе чудовищ, с ненавистью смотрит на победителя и клянется вернуться на землю, чтобы отомстить. Отомстить людям за то, что они предали его, избрав себе другого бога. В витражах, позолоченные солнцем, сверкали лики святых, первых борцов за новую веру, участников святой войны. Их головы окружало золотое сияние, печальные взоры были обращены на прихожан. Странно, но в моем воображении воины Всевышнего представали другими. Не унылыми старцами в длинных одеждах, а храбрыми воинами, закованными в латные доспехи. Заглядевшись на витражи, мне вдруг почудилось, что лик одного из святых дрогнул. Я часто заморгала, стараясь прогнать нелепое наваждение. Бред какой-то! Зажмурилась, а когда открыла глаза, знакомый жуткий страх прокрался в душу.