Вранье высшей пробы

Я осталась одна, но ненадолго. Вскоре ко мне подсадили особу, совершенно синюю, которая, как оказалось, каким-то образом умудрилась расколошматить витрину в магазине. И это в ее-то полувменяемом состоянии! Она же еле ворочала конечностями! От тетки несло, как от сточной канавы, она сотрясала воздух руками и конструировала этажи из непечатных выражений. При всем при этом окрики и угрозы дежурного, требующего замолчать, не произвели на нее никакого действия. Я видела: он был так зол, что пару раз порывался ударить асоциальную гражданку, но при одной мысли, что ему придется до нее дотронуться, его передергивало. В итоге, махнув на все рукой, он ушел.

«Приятная» во всех отношениях соседка села впритык со мной. Еле связывая слова, она продолжала ругать всю милицию на чем свет стоит и требовала в этом моего участия. Не в силах вынести зловония, исходившего от тетки, я вспорхнула со скамейки и отошла в другой угол камеры. Когда же наконец будет пересменка?

Постепенно невыносимый запах расползся по всей камере, и я была вынуждена подойти к решетке, чтобы вдыхать поток коридорного воздуха, который постоянно освежался за счет открываемой на улицу двери.

Я стояла и думала о том, что с удовольствием пережала бы этой забулдыге сонную артерию, чтобы она наконец замолчала, но чувство брезгливости было сильнее меня. Мыть руки здесь было негде, а ощущать еще и от них удушливое зловоние было выше моих сил. Поэтому я уговаривала себя потерпеть еще немного, надеясь, что вечером мне повезет и я смогу уговорить сменившегося дежурного принести мне в камеру сотовый.

Синюха тем временем, устав вещать в пустоту, положила свою немытую и нечесаную голову на лавочку и с чувством захрапела.

Мои ожидания оправдались. Вечером мимо клетки продефилировал молоденький лейтенант. Оглядевшись, насколько это было возможно, вокруг, и не заметив посторонних ушей, я окликнула его, когда он шел обратно. Внимательно оглядев меня с ног до головы, он уделил особое внимание сначала моему дорогому брючному костюму, затем милому и открытому выражению моих прелестных глаз. По выражению его лица можно было судить, как он удивлен тем, что я каким-то образом оказалась в милицейской «клетке».

— Молодой человек, — обратилась я к нему, стараясь перекрыть голосом храп отдыхавшей пьянчужки, но в то же время чтобы мои слова не долетали до чужих ушей. — Мне необходимо срочно позвонить полковнику милиции Делуну Евгению Константиновичу.

Я боялась, что лейтенант по молодости мог не знать, кто такой Делун Евгений Константинович. Но имя полковника, похоже, было на слуху у каждого милиционера. И юный лейтенант не оказался исключением. При названном мной имени он еще более уважительно на меня посмотрел.

— Понимаете, я сижу здесь по большому недоразумению. Мне нужно позвонить Евгению Константиновичу, чтобы он отдал распоряжение меня выпустить.

Хоть лейтенант был совсем «зеленым», но все же не был дураком. Понимая, что именем полковника может прикрываться практически каждый, он в раздумье смотрел на меня, прикидывая, насколько мои слова могут соответствовать действительности. Чтобы он не очень долго думал, я решила тут же подкрепить свою просьбу материальной поддержкой.

— В моей сумке лежат двести долларов. Принесите мне мой сотовый и возьмите деньги.

Настроение лейтенанта заметно улучшилось. Глазки забегали по сторонам.

— Содержимое сумки описано, — с сомнением в голосе проговорил он.

— Ну, так составьте новую бумажку, я все подпишу.

Я видела, как он колебался и от волнения кусал губы. Двести долларов — это же больше, чем две его месячные зарплаты!

— Ладно. Я все сделаю. Только телефон дам на пять минут. И чтоб разговаривали тихо!

После того как я пообещала выполнить в точности его условия, лейтенант отошел. Через десять минут мне просунули через отверстие в решетке листок бумаги и ручку. Поставив на казенном бланке еще один свой автограф, я схватилась за протянутый мне мобильник как утопающий за соломинку. Только бы Делун был дома!

— Стойте здесь, — предупредил меня спаситель, желая, чтобы я не отходила от решетки и он мог меня контролировать. Мне пришлось повиноваться.

— Алло, — услышала я в трубке звонкий голос Ромки, после того как, волнуясь, набрала домашний номер полковника.

— Евгения Константиновича, пожалуйста, — проговорила я, стараясь изменить голос. Лейтенант стоял рядом и при упоминании знакомого имени согласно кивнул, довольный, что я его не обманула. Хотя какая ему разница, кому я буду звонить? За двести долларов я могу дозваниваться хоть до преисподней! Жаль, конечно, денег, взятых мной из заначки на «черный день». Но другого пути у меня нет. Да и разве другим цветом, не черным, обозначишь время пребывания в этой гнусной камере?

На том конце провода на какое-то время все затихло, и я облегченно вздохнула, значит, Ромка пошел звать отца, он дома.

— Вы знаете, — услышала я через минуту снова Ромкин голос, — он спит. Перезвоните через час.

Вопреки просьбе лейтенанта разговаривать тихо, я буквально заорала в трубку.

— Мне нужно срочно с ним поговорить! Это вопрос жизни и смерти!