— Дядя, дядя, дядечка, побудьте на минуточку прекрасным принцем! Поцелуйте мою мамочку! Я так хочу, чтобы она проснулась поскорее! Ну, поцелуйте же-е-е-е-е-е! — девочка отчаянно теребила Ганина за обе щеки и уши.
— Света! Света! Да как ты можешь такое говорить! А ну отстань от дяди! А ну отстань! — испуганно залепетала бабушка и, взяв девочку на руки — впрочем, упорно сопротивляющуюся — отошла в сторону. — Вы уж простите, Алексей Юрьевич…
— Да нет, что вы… — смущенно покраснел Ганин, быстро вставая с раскладушки. — Все хорошо. Это я во всем виноват, не уследил… Я… Возникла неловкая пауза.
— Ну, все, Светик, дядя проснулся и нам пора. Иди, погуляй пока в коридорчике, иди пока, я сейчас выйду!
— Не хочу, не хочу, не хочу, я с мамой хочу! — захныкала девочка, но тут в палату зашла медсестра и, по просьбе старой женщины, взяла Светика за руку и увела в игровую комнату.
Когда дверь закрылась, мама Снежаны опять села у кровати дочери и глубоко и грустно вздохнула.
— Врачи не могут ей поставить диагноз, даже в Москву звонили… — голос её оборвался и плечи затряслись в беззвучном рыдании. — Она у меня единственная, кровиночка моя, заинька! Без мужа растила, одна… Каждый вечер затемно молилась перед иконами за неё, все боялась, что рано или поздно случится… То туда ездила, то сюда… Боялась и боялась… И вот, чего боялась, то и случилось… Ганин подавленно молчал, а потом поставил второй стул рядом с женщиной, сел и тяжело вздохнул.
— Теперь я понимаю, кто священника вызвал. Спасибо вам, Анна Николаевна, Снежечке лучше стало, да и мне тоже. Он сказал, что с ней будет все хорошо…
Плечи Анны Николаевны вдруг перестали трястись. Она удивленно подняла взгляд на Ганина и не могла вымолвить ни слова.
— Ка… кого священника? Я ник… кого не вызывала…
— Как не вызывали? — удивился в свою очередь Ганин, даже сняв очки. — Беленький такой, с седой бородой, а глаза — добрые такие, умные, как насквозь видят. Он Снежу причастил, помазал маслом и водой все покропил, сказал молиться, сказал, что есть надежда…
— А… откуда он? — шепотом спросила Анна Николаевна.
— Из Глубокого, недалеко отсюда, там у него церковь…
Анна Николаевна подскочила, как ужаленная.
— Глубокое? Глубокое! Да, там есть храм святителя Николая, я там свечки ставила за здравие Снежи, записку подавала, когда отсюда вчера домой шла, — проговорила женщина, комкая в руках носовой платочек, весь мокрый от слез. И вдруг засуетилась и стала рыться в своей сумочке.
— Вот, там икону купила, здесь, у Снежи, поставить, чтоб защищал её, исцелил…
Ганин взглянул на икону и волосы на затылке у него зашевелились — на ней он увидел точное изображение своего утреннего гостя…
С Анной Николаевной Ганин договорился быстро. Было решено, что круглосуточное дежурство за Снежей примет теперь она, спать будет на его раскладушке — нельзя Снежу увозить из этой палаты ни под каким предлогом. Светик будет тут же — в больнице есть игровая, есть услуги воспитателя, который занимается здесь с маленькими пациентами, чтобы они не отставали от школы. Только если Снежа будет в руках Анны Николаевны Ганину будет спокойно.
— И помните, Анна Николаевна, ни под каким предлогом не позволяйте вывезти отсюда Снежу, ни под каким!
— Конечно, конечно, Алексей Юрьевич, конечно, конечно… Но что вы-то будете делать?
— Пока не знаю. Я знаю одно — Снеже я умереть не дам и идти на поводу у нечисти я больше не буду. Это — самое главное! А что делать — придет ещё, придет… Это как с картиной — сначала вроде и не знаешь ничего, так, в сердце одна решимость написать и общий план, а потом сам не понимаешь — откуда что берется? Пишешь и пишешь, а потом — хоп! — и все готово! Главное, Анна Николаевна, решимость иметь, решимость бросить судьбе вызов… Знаю одно, что сидя здесь, в палате, я ни Снежу не спасу, ни себя, надо действовать. Так вы за ней последите?
— Шагу не ступлю, Алексей Юрьевич, шагу не ступлю, — твердо сказала мама Снежаны. — Можете быть спокойны!
Затем Ганин отправился к главному врачу и строго-настрого наказал не перевозить пациентку из палаты, оставил солидную сумму денег на непредвиденные расходы, а потом быстро вышел из больницы. У ворот его уже ждала машина.
— Куда едем?
— Сначала — в Глубокое, потом — в Марьино…