Врата ночи

Единственное, что его тревожило, — он оставался фактически безоружным. Газовый итальянский пистолет в «бардачке» — это все, чем он располагал против НЕГО. Узнай об этой встрече Никита или Вадим, с оружием, конечно, не было бы проблем. Но также и с сопровождением. И с вмешательством. А никакого вмешательства не должно быть. Это дело он, Мещерский, должен довести до конца сам. Он мужчина — не тряпка. Мужчина...

Стрелки часов на приборной панели показали половину десятого. Мещерский тронул машину с места. Киевское шоссе. Сорок восьмой километр. Он никогда та\4 прежде не был. Но знал, что найдет — и тот указатель «Серебрянка», и тот съезд в лес к озеру. И ничего, что это произойдет дождливой безлунной ночью. Это даже хорошо — дождь. Он смоет все следы. И кровь. Если она, конечно, будет там.

«Если повезет, я его замочу... — думал Мещерский. Думал очень спокойно, почти апатично. Думал как о трудной, но обязательной работе. — А труп утоплю в озере. И никто никогда ни о чем не узнает. Он просто исчезнет. Перестанет звонить. Прекратит убивать».

Дождь лил стеной. Фары мчащихся по шоссе встречных машин казались слепящими прожекторами или огнями приземляющихся инопланетных кораблей. Какое-то время Мещерский думал только о дороге; асфальт был мокрым. А потом думал, как бы в этой сырой тьме не пропустить указатель.

Он ехал в ночь. Позади оставались темные подмосковные леса, аэропорт, деревни, где ни огонька в старых домах, ни лая собак за околицей. Ехал мимо постов ГИБДД, мимо патрульных машин. Еще можно было остановиться, подойти к первому же инспектору, объяснить ситуацию, попросить связаться с дежурным по управлению областного розыска. Но Мещерский ехал мимо — все дальше, дальше.

Его гнала вперед злая упрямая сила, гнездившаяся в его сердце. А может, в желудке, легких или печенке. Он сделает все сам. Если повезет — он его просто убьет. Оставит лежать там, в лесу, на дне озера. Остановит. Потому что...

Кто же, если не я? Избитая фраза. Банальнейший штамп.

Огни мчащегося навстречу грузовика ослепили его. Мещерский судорожно вцепился в руль. Визг тормозов и — в свете фар — синий дорожный указатель: «Серебрянка».

Мещерский съехал на обочину. Выключил мотор. Ночь. Лес по обе стороны шоссе. Дождь.

Он вышел из машины. Тропа уводила в чащу, в непроглядную тьму. Под ногами пружинил болотный мох. Мещерский колебался: если там, за деревьями, — озеро, то здесь, у шоссе, — болото. Машина увязнет. Значит, придется пешком.

«Вот, значит, где он меня встретит», — подумал он. Дождь чуть поутих. Теперь с неба сеяла какая-то частая морось. И через десяток шагов Мещерский почувствовал, что одежда его начала промокать. Холодные струйки текли за воротник. Он медленно шел через лес. Ему казалось, что он ступал тихо, почти бесшумно. А под ногами — проторенная тропа или колея. Он даже ни разу не наткнулся ни на сухую ветку, ни на кучу валежника. Видимо, этой дорогой часто ходили, уж больно гладкая и ровная, хоть и раскисшая от дождя. Главный вопрос: «Если мы встретимся, что я буду делать?» — даже не стоял. Мещерский даже не задумывался о том, что именно он будет делать. Он хотел видеть его. Он должен был его сначала просто увидеть. Узнать. А там... Там...

«Я его убью», — мысль была короткой и простой, как пистолетный выстрел. И в душе не было и тени отчаянной бравады, истерического взрыва эмоций. Не было и страха. Словно все было уже давным-давно решено. Решено, наверное, в том, самом первом, их ночном разговоре.

«Я его убью, или меня убьет он». Озеро Мещерский смутно увидел в пелене дождя. Его берега окутывала мгла. И Сергей был один. Один как перст. Глупо было смотреть на часы с подсветкой — по стеклу барабанили капли. Он посмотрел — время настало, но...

Мещерский по низкому топкому берегу спустился к самой воде. Озеро пузырилось, напоминая черную жидкую лаву. Тихо. Только дождь шумел в кронах деревьев. И вдруг...

Мещерский вздрогнул, резко обернулся. Шорох, шепот, шелест, шум дождя, ветра, чьих-то шагов в траве... Шагов?! Он видел только темноту. Непроглядную, черную. Она окружала его со всех сторон. И Мещерский почувствовал, что у него... дрожат руки, колени. Дрожит все внутри — сердце, легкие. Все дрожит, дрожит как осиновый лист. Темнота давила на глаза. Они болели. Их хотелось закрыть и не открывать, пока ЭТО не уйдет, не схлынет, не исчезнет. Что ЭТО?!

Он чувствовал страшную тяжесть. Ноги почти по щиколотку увязли в липком озерном иле. Он ощущал почти физическую боль. Еще секунда — и позвоночник не выдержит, хрустнет, как сухая ветка, еще секунда и...

Он никогда не думал, что СТРАХ — животный страх смерти — может быть вот таким. Он не чувствовал ничего, кроме боли. А берега озера были пустынны и тихи. Вода пузырилась под дождем. Лес молчал.

Мещерский опустился на землю. Чувствовал, какая она на ощупь у него под ладонями — холодная, вязкая, жирная, влажная, живая. Живая...