Врата судьбы

– Она, верно, была хорошенькая, а? Даже, наверное, красивая.

– Право, не знаю, – сказала Таппенс. – Ведь мне было года три от роду, когда она умерла.

– Да, конечно, наверное, так. Но о ней и сейчас иногда говорят, я сам слышал.

– Как ты тяжело дышишь, у тебя взволнованный вид, – сказал Томми, когда его жена, все еще одетая для работы в саду, вошла через боковую дверь, едва переводя дыхание.

– Я действительно немного волнуюсь, – призналась Таппенс.

– Не слишком переутомилась в саду?

– Нет. По правде говоря, я вообще ничего не делала. Просто стояла у грядки с салатом и разговаривала… разговаривала с… называй его как хочешь.

– Кто же это был?

– Мальчик, – сказала Таппенс. – Мальчик.

– Он пришел предложить свою помощь в саду?

– Не совсем. Это, конечно, было бы очень кстати, но, к сожалению, нет. Он пришел выразить свое восхищение.

– Нашим садом?

– Нет. Мною.

– Тобой?

– Это тебя так удивляет? – лукаво спросила Таппенс. – Пожалуйста, не задавай вопросов. Однако должна признать, bonnes bouches[15] происходят тогда, когда их меньше всего ожидаешь.

– Ах вот как. Так что же вызвало его восхищение? Твоя красота или твой рабочий комбинезон?

– Мое прошлое.

– Твое прошлое?

– Да. Он был просто потрясен, когда узнал, что я, как он вежливо выразился, та самая леди, которая в прошлую войну разоблачила немецкого шпиона. Того, кто выдавал себя за капитана в отставке, хотя никогда им не был.

– Господи, твоя святая воля! – воскликнул Томми. – Снова «Н или М?»! Неужели же это никогда не забудется, так, чтобы можно было жить спокойно?

– Ну, я не уверена, что мне хочется все это забыть, – сказала Таппенс. – Зачем забывать? Если ты когда-то была знаменитой актрисой, то всегда приятно, когда тебе об этом напоминают.

– Да, понимаю, что ты хочешь сказать.

– И я думаю, что это может оказаться весьма полезным, принимая во внимание то, что мы собираемся делать.

– Ты говоришь, это мальчик. Сколько ему лет?

– Да лет десять-двенадцать, как мне кажется. По виду ему не больше десяти, но я думаю, что ему двенадцать. И у него есть приятель, которого зовут Кларенс.

– А какое это имеет значение?

– В данный момент никакого, – сказала Таппенс, – но он и Кларенс действуют заодно и, насколько я понимаю, готовы поступить в наше распоряжение. Они могут что-то разузнать или что-то нам сообщить.

– Если им десять или двенадцать лет, как они могут что-то нам сообщить? Смогут ли они запомнить, что именно нам нужно узнать? – сказал Томми. – Что он тебе рассказывал?

– Он был немногословен, говорил короткими фразами, – сказала Таппенс, – которые состояли в основном из «вы знаете» и «вы понимаете».

– И все это были вещи, которых ты не знала и не понимала.

– Он просто пытался объяснить то, что слышал.

– А от кого слышал?

– Ну, я бы, конечно, не сказала, что это сведения из первых рук, и даже не из вторых. Вполне возможно, что из третьих, четвертых, пятых и даже из шестых. Кроме того, эти сведения состояли из того, что слышал Кларенс и его дружок Элджернон. Элджернон сказал, что Джимми слышал…

– Стоп! – сказал Томми. – Довольно. Так что же они слышали?

– А вот это уже труднее, – сказала Таппенс. – Однако, мне кажется, можно попробовать доискаться. Они слышали, что упоминались различные места, слышали разные истории, и им ужасно хочется принять участие в том, что мы, как они уверены, здесь собираемся делать и ради чего сюда приехали.

– А именно?

– Заниматься разведкой и обнаружить нечто очень важное. Что-то, что, как всем известно, здесь спрятано.

– Ах вот оно что, – сказал Томми. – Спрятано. Но каким образом, где и когда?

– Самые разные ответы на все три вопроса, – сказала Таппенс, – но ты должен признать, Томми, что все это страшно интересно.

Томми задумчиво кивнул, соглашаясь, что, возможно, это действительно так.

– Это связано со старым Айзеком, – пояснила Таппенс. – Мне кажется, Айзек знал кучу вещей, много чего мог бы порассказать.

– И ты думаешь, что Кларенс и… как звали того, другого?

– Сейчас вспомню, – сказала Таппенс. – Я совершенно запуталась во всех этих людях, которые слышали и от которых слышали разные вещи. Заметные – именно вроде Элджернона и обычные – всякие там Джимми, Джонни и Майки. Чак, – вдруг сказала она.

– Что – чак? – спросил Томми.

– Да нет, это имя. Чак – так звали мальчика.

– Странное какое-то имя.

– Его настоящее имя Генри, но ребята называют его Чак.

– Совсем как «Чак и ласка».

– Не «Чак и ласка», а «Поп и ласка». Имеется в виду народный танец «Вот идет ласка».

– Знаю я, как правильно, но ведь «Чак и ласка» тоже симпатично звучит, верно?

– Ах, Томми, ведь я только хочу сказать, что мы не можем бросить это дело, в особенности теперь. Ты со мной согласен?

– Да, – сказал Томми.

– Я так и думала. И не потому, что ты выразил это словами. Мы должны продолжать расследование, и я тебе скажу почему. Главным образом из-за Айзека. Его кто-то убил. Его убили, потому что он что-то знал. Он знал что-то такое, что могло для кого-то представлять опасность. И мы должны найти человека, для которого эти сведения могли представлять опасность.