Врата Валгаллы

Согласно расписанию, определённому для Шельм, наступила «ночь». Кто-то, напротив, только поднялся, исполнив утренние процедуры и отправившись на патрулирование или на тренажёры — в зависимости от своего образа жизни. На «Фреки» традиционно «жили» в три смены. Коридорная кишка палубы Н была пуста во все стороны, и в этой пустоте шаги разносились как удары по металлической трубе. Пласталевые покрытия стен, обработанные в технике микротрещин, были матовыми и напоминали о распространённом на космических базах неврозе — чувстве, будто в металлической поверхности рядом с тобой отражается кто-то такой, кто на самом деле возле и в помине не стоит. В зеркально отполированной панели по крайней мере видно точно, а здесь — то ли есть тень, то ли поблазнилось… Медики, конечно, о симптомах не распространялись: известное дело — расскажи про болезнь, и всяк её у себя найдёт, и придури это тоже касается. Не на необитаемом острове живём, разное слышали.

Шельмы не спали. Из раздвинутых дверей отсека лился приглушённый свет и ещё — разговор, негромкий и ровный, как гул хорошо заизолированного двигателя. Рубен переступил порог.

Так.

— Что это?

Эскадрилья расступилась, пропустив командира к новому столу, на котором громоздилась пластиковая коробка. Уже почти сутки Рубен с переменным успехом сопротивлялся желанию воспринимать любую неожиданность как подвох.

— Это… как бы сказать… пополнение.

Случай, когда комэски поминают маму. Скажите, что я догадался неправильно!

— Шельма-Тринадцать.

Из-за решётчатой дверцы таращились злые жёлтые глаза. Остальное скрывалось в густой тени. Нагнувшись, Рубен легонько постучал пальцем по пластику. Реакция пилота спасла его: только-только успел отдёрнуть руку от ударившей меж прутьями лапы. Выпущенные когти ничего хорошего не сулили.

— Осторожно, командир, — воскликнули над плечом. — У него стресс, вцепится.

— Стресс, говоришь? — Рубен прищурился. — Судя по тому, что я слышал про эту тварь, Тринадцатого, стресс она не способна испытывать в принципе. Как он к нам вписался? Нет-нет, пока не открывайте. Выпустим — изловить и запихать назад будет труднее. А, заместитель? Докладывай.

— При жеребьёвке… съер.

— Бюллетени проверил?

Улле помотал головой и уставился в пол. Врёт. Не было никакой жеребьёвки. Кису захотел. Ну, и что с тобой делать? Прилюдно мордовать?

— Командир, — неожиданно вмешался Дален, — съер, ну что такого необычного в Тринадцатом? Он сроду с кем-нибудь живёт и всегда переходит по жребию, когда его эскадрилья отправляется на планету.

— Когда эскадрилья отправляется! — передразнил его Рубен. — А кто нынче отправлялся? То-то же. Кто вам это впарил?

Эскадрилья угрюмо молчала.

— Командир, — сдержанно начал Улле. — Съер. Ну пожалуйста…

Рубен приподнял дверцу, предусмотрительно стараясь держать руки вне досягаемости Тринадцатого. Из тёмного зева неторопливо, соблюдая достоинство, вышел полосатый бобтэйл, выгнул спину, озираясь по сторонам, и встопорщил бакенбарды. Зевнул, собрав вперёд богатые, совершенно белые усы. Подобравшись, мягко канул со стола, мелькнув коротким, вздёрнутым хвостом.

— Мужик, — уважительно прокомментировал Демонстрируемый ракурс Гектор Трине.

Рубен перехватил кота под плотное пузо, и как раз вовремя. Тот явно собирался покуситься на командирскую койку.

— Я здесь командир. Тебе тоже это придётся доказывать?

Презрительное выражение жёлтых глаз напомнило, что выслуга у Тринадцатого позволяет ему как минимум крейсером командовать, а уж лейтенантов он перевидал! Рубену было что порассказать об этом мифологическом существе.

Никто уже не помнил, как он тут завёлся. Впечатление такое, будто он служил на авианосце всегда. Вторая по значимости фигура после вице-адмирала Эреншельда. Нечто вроде корабельного призрака, возникавшего под ногами неожиданно и требовавшего к себе столь же уважительного отношения, как и главком. Как справедливо заметил Трине, Тринадцатый был полноценным неурезанным котом. И в соответствии с поговоркой, гласившей, что у доброго кота и в декабре — март, оглашал «Фреки» романтическими ариями, невзирая ни на какую флотскую дисциплину. Первым естественным побуждением руководства была попытка раз и навсегда пресечь нарушителя хирургическим путём. Пилоты — до сих пор эскадрильи оспаривали друг у друга первенство инициативы, подобно тому, как греческие города наперебой приписывали себе право зваться родиной Гомера — выхватили Тринадцатого буквально из-под скальпеля мёд-техника. В прошении о помиловании на имя капитана Крауна отсутствовали имена разве что убеждённых котоненавистников.

Именно с тех пор Тринадцатый был зачислен на довольствие и позиционировался как полноправный член истребительной эскадры. Раз в полгода, для сохранения мужского здоровья он даже ездил в отпуск на планету и всегда возвращался, перенося скачок на удивление безразлично. Эскадрилья, на попечение которой он доставался, обязана была заботиться о его здоровье, внешнем виде и пристойном поведении. Никто не простил бы опекунам, если бы он заболел, потерял аппетит и внешний лоск или, не приведи высшие силы, издох.