Врата Валгаллы

Объявили посадку, се лейтенант потянулся за кителем и фуражкой. Натали скользнула глазами по фамилии, отстроченной на нагрудном кармане. Уже тогда она решила, что не пойдет.

Ну, сероглазый, улыбнись, и я тихо исчезну.

Сморгнув, Натали обнаружила, что сероглазый смотрит прямо на нее. Ах да. Ты обучен командовать эскадрильей. Тактик, и где-то даже стратег. Никто не обсуждает твои приказы, когда для них приходит время. Ты едва ли представляешь, что можно оспорить твою выжидающе приподнятую бровь. Момент для безнаказанного побега упущен, если только Натали не хочет потерять лицо. А этого допустить нельзя.

Собственные ноги показались ей деревянными. Однако ей удалось выработать в себе в высшей степени полезное свойство, когда тебя остерегаются задевать даже в густой толпе. Сейчас это было то, что доктор прописал. Натали прошла сквозь праздничную толчею по прямой, как нож сквозь масло. Возможно, на нее глазели. Возможно — уступали дорогу. Если она не хлопнется в обморок под благожелательно выжидающим взглядом этой дамы, может быть уверена — выстоит, коли понадобится, и под вражеским огнем.

— Это Натали, — Рубен ненавязчиво завладел ее локтем.

Родители. Мы не договаривались насчет родителей! Мы вообще... не договаривались. Ну, почти.

— Ах, вот кого он выцеливал, — ладонь матери оказалась сухой и крепкой, а рукопожатие — отработанным. — У вас обоих хороший вкус. Я имею в виду избранное вами платье, разумеется, а не моего сына, разгильдяя и охламона...

— Моя матушка Адретт.

— ...охламона, как выяснилось, с прекрасным вкусом, — добавил отец, в свою очередь стискивая протянутую Натали руку. — Харальд Эстергази.

Мимолетный взгляд, каким они обменялись с сыном, был теплым, одобрительным и очень товарищеским.

— И дед Олаф, которого они зовут с собой, когда хотят произвести впечатление, — старик не глядя отставил бокал, и, заложив руку за спину, картинно приложился губами к ручке. И глазом не моргнул, когда за спиной его стеклянно тренькнуло.

Она бы умерла на месте, приведись ей разбить что-нибудь на императорском балу, а вот из Эстергази ни один и бровью не повел. Все четверо — и Натали поневоле вместе с ними — только сделали шаг в сторону, чтобы дать место лакею с дроидом-уборщиком на тележке. Агрегат живо всосал в вакуумное нутро осколки и капли разлитой жидкости. Уборщик мог двигаться и сам, офисная его модификация была полностью автономна, но наличие при нем человека придавало процедуре антикварный шик. Сейчас Эстергази представлялись ей не менее сказочными, чем, скажем, альфы.

— Когда мы выбирали флайер, — доверительно сказала Адретт, не понижая голоса, чтобы семья слышала, — нашему прохвосту было шесть, и мы, не подумав, взяли его с собой. Старый мы... — она выразительно покосилась в сторону невозмутимого супруга, — совсем разбили. И пока мы наперебой объясняли менеджеру, как именно представляем себе новое семейное транспортное средство, малец заявил: «Эта!», забрался в кабину «Саламандры», и никакие уговоры и пряники не помогли нам извлечь его оттуда, покуда машина не стала наглей. А это было немного сверх того, что мы тогда могли себе позволить.

— Да уж, — произнес в воздух Харальд. Глаза его смеялись.

— Эта байка к тому, — поднял палец дед, — что Эстергази с младых ногтей всегда выбирают самое лучшее!

— В том случае это оказалось еще и самое дорогое, — шутливо вздохнула леди Адретт, будто цена до сих пор повергала ее в ужас.

Не поняла... ты им ничего не сказал? За что ты пытаешься меня выдать?

Рубен сделал вид, будто не понял.

Дорогое. Что ж, у меня есть шанс вас разочаровать. Натали прекрасно представляла, какова их пища для первых впечатлений. Высокая худощавая штучка, тонкая в кости, то, что в модных журналах зовется словечком «стильная». Короткая стрижка на черных волосах выгодно акцентирует точеные линии челюстей и скул, большие глаза и крупный рот. Кому здесь в голову придет, что ее элегантная аристократическая бледность на самом деле всего лишь дешевая бледность фабричного квартала? Помни, это враги улыбаются тебе. Все, кроме Рубена... который один знает, где он ее подцепил, молча себе ухмыляется и едва ли забивает голову чем-то лишним. Сегодня же. Пропади оно пропадом. Ей нужна ступенька наверх, но эта — обледенела.