Врата войны

— Два дня назад Вилли проверял, жучков не было. Надеюсь, с тех пор не завелись. А впрочем, сейчас можно ожидать чего угодно. В мире покоя сделалось неспокойно. Итак, за возвращение, господин Ланьер.

Поль выпил коньяк, как водку — залпом, даже не пытаясь оценить букет. Язык немного пощипало, потом жаркая капля потекла к желудку.

— Даня, помнишь тех кибов, что Бурлаков велел бросить весной пятьдесят лет назад?

— Что? — Сироткин приподнялся, но тут же вновь осел в кресло.

— Я — действительно Ланьер. Только не Виктор, а Поль. Его отец. Мы вместе воевали. Вспомни, Бурлаков, учитель русского, был у нас командиром. А вместо запасных батарей прислали тушенку.

— Ты же погиб!

— Как видишь, нет.

— Воскрес? Или ты клон?

— Нет. Я тот же самый. Пришел из-за врат.

— Давно?

— Нет. Не особенно. Этой осенью.

— Значит, ты жив, — проговорил Сироткин задумчиво. — Жив и ничуть не постарел.

Сироткин невольно посмотрел в большое зеркало над камином. Зеркало подтвердило: в гостиной сидели старик с седыми растрепанными волосами и мужчина лет тридцати.

— И что, за вратами — вечная молодость? Как для всех, кто погибает на войне, — они вечно остаются молодыми. Любимые сказки «милитари». — У Сироткина дрогнул голос.

— Я не погиб, — сказал Поль. — А за вратами — там все по-разному. Можно долго оставаться молодым. Или состариться и умереть за несколько часов.

— Как Вера Найт, — прошептал Сироткин.

— Вера Найт? — переспросил Поль. — Ах да, та актриса. Она всего лишь попала в мортальный лес. Летом.

— Ты ее встречал? — оживился Сироткин. Он заволновался, глаза заблестели. — Ты видел Веру Найт на той стороне.

— Я много кого видел. Веру Найт, пасиков, команданте Тутмоса и его ребятишек. — И, предваряя новый вопрос, поднял руку. — Об этом позже. Выслушай меня, это очень важно...

— Значит, ты не погиб, — вновь повторил Сироткин. — А меня, знаешь ли, героем считали. Меня контузило, осколками посекло, но я выжил. Сироткины — они живучие. А ты?

— Был ранен. Потерял сознание. Бурлаков тащил меня напрямик, через черный круг. Там, где бомбу вырожденного пространства взорвали. Дело было весной, и мы и провалились в Дикий мир.

— Да, там как раз врата теперь стоят.

— Бурлаков говорил мне, что, когда обстрел кончился, он только меня нашел из живых. Все остальные погибли. Тебя, выходит, не заметил?

Сироткин подался вперед, губы его расползлись в улыбке:

— А я спрятался.

— Где? — не понял Поль.

— Я последнего киба налаживал. У железного вояки был сбой в программе, он землю копал и копал непрерывно. Огромную яму вырыл. И тут началась стрельба. Меня взрывной волной как раз в этот окоп и откинуло. Сверху поперек ямы упал мой механический вояка. Потом нас вдвоем завалило землей. Что произошло дальше, я не знаю. Без сознания был. Похоже, востюги в атаку не пошли, боялись черного круга. Тогда считалось, что мы в мертвой зоне и тоже скоро умрем. А кто на черный круг ступил — тот сразу сгинул. Только вечером я выбрался из своего укрытия. Почти ничего не соображал. Барабанные перепонки полопались, из ушей кровь текла. Боль адская. Хорошо, у меня в аптечке шприц-тюбик с морфином остался. Я вколол его себе и потерял сознание...

— А что потом? — спросил Поль.

— Потом подкрепление подошло, меня увезли в госпиталь. Ехал в машине и смотрел, как позади пламя бесится, рокочет, грохочет. И не страшно как-то. Знаю: я спасен. Меня сочли героем, медальку выдали. За то, что уцелел.

— Давай еще коньячку, — предложил Поль.

— Что ж, давай, — Сироткин в этот раз наполнил фужеры до краешка. — Как ты в другом мире выжил?

Поль пригубил коньяк, облизнул губы.

— Нам повезло, Даня, — Поль называл старика уменьшительным именем, как пятьдесят лет назад. — Когда Бурлаков за врата провалился, понял — мир-то другой, вокруг ни души, леса. Григорий Иванович рванулся назад, а назад не пройти, полдня бился, потом сообразил: придется там, куда мы вдвоем угодили, выживать. Вот мы и выживали. К счастью, автомат и два рожка к нему были, лося завалили, жрали без соли мясо. Рыбы там в реках видимо-невидимо. Когда на нерест идет — хватай голыми руками. Зверей много. Медведи. К счастью, твари эти больно тяжелые, по деревьям не лазают. Бурлаков когда нос к носу с медведем столкнулся, на дерево залез. А потом вспомнил, что медведь по деревьям лазать может. Сидел, трясся. А мишка ходил под деревом, вставал на задние лапы, передними махал, с дерева добычу снять хотел. Ревел, но наверх не лез. Бурлаков сидел на дереве и хохотал. Медведь походил так немного и ушел.

— Что, правда? — изумился Сироткин.

Он вдруг только теперь осознал, что ничего о тварях, живущих в завратном мире, не знает. Для здешних обитателей тот мир был картонной декорацией. Толкни — опрокинется, а за ним пустота. На самом деле он живой, настоящий, дикий. Не в том смысле, что плохой, а первозданный. Человеком не тронутый.