Вратарь и море

В стене хлева Лена отыскала прогнившую доску, и мы пролезли внутрь. Там оказалось тихо и темно, только чуточку сквозило светом из щелей. Лена обошла весь хлев, простукивая балки и стенки. И я заметил вдруг, как она выросла: на цыпочках дотягивается до потолка. Лена всегда была ниже меня – и вот пожалуйста. Не хватало только, чтобы все в классе выросли за лето, и я один остался каким был. Я нервно переступил с ноги на ногу. Понятно, что это пустые слухи, но Лена слышала, будто бы у Кая-Томми начал ломаться голос.

– А здесь у них куры жили, – Лена показала пальцем на загон под сеткой.

Я хмыкнул, но сразу вспомнил, как папа однажды в воскресенье готовил фрикасе из цыпленка и сказал: «Трилле, знаешь, что твоя бабушка считала идеальным воскресным обедом? Фрикасе из курицы и домашний сок из красной смородины».

Возвращаясь к маяку, мы увидели сбоку от лестницы, на солнцепеке, два куста смородины.

А на самой лестнице по-королевски расселся дед. Он скинул деревянные башмаки, закатал штанины комбинезона и подставил солнцу белые ноги.

Лена вскрикнула и закрыла лицо руками:

– У меня снежная слепота!

– Не галди.

Дед кинул нам по пакету с бутербродами. А сам сидел и с блаженным видом шевелил большими пальцами ног.

– Я бы не отказалась здесь жить, серьезно, – сообщила Лена, устраиваясь на нижней ступеньке.

– Да, в такую погодку, как сегодня, на Коббхолмене отлично, – ответил дед. – Не то, когда здесь ветер задувает.

– Так бабушка Трилле была смотрительницей маяка? – спросила Лена и вытащила из пакета бутерброд вдвое больше ее рта.

– Нет, смотрителем был ее отец.

– Но она здесь жила, когда ты в нее втюрился? – не унималась Лена.

Я искоса посмотрел на деда. Наверняка ему надоели вопросы про бабушку. Но нет. Наоборот, улыбается, довольный.

– Скажем так: она жила здесь, когда влюбилась в меня.

– Угу, – сказала Лена, – хвастай-хвастай.

Дед мрачно напомнил нам, что в свое время он был молод, красив и вообще первый парень в округе, а если мы ему не верим, то и пожалуйста.

– Я собирался стать моряком дальнего плавания и ходить в Шанхай, Ливерпуль и Балтимор. О том, чтобы жениться и осесть в Щепки-Матильды, я и слышать не желал. – Он покачал головой. – Девицы ко мне в очередь выстраивались, а я всем отвечал отказом.

– Очередь? – оживилась Лена. – Жалко, я не видела. А бабушка Трилле тоже в ней стояла?

– Все тебе скажи, – пробормотал дед.

Трава под лестницей заколыхалась от налетевшего бриза.

– А ну живо в катер! – скомандовал дед.

– Откуда ты знаешь, где именно ставить сети? – спросила Лена, когда мы подошли к поплавку.

Дед расхохотался. Какой же; рыбак выдаст свои заветные прикормленные места?!

– Тут у Коббхолмена мне Ингер все места показала. Видит бог, я мог бы спокойненько ловить треску с прибрежных камней вместе с Коре-Рупором и компанией. Но это не то же; самое. Скажи, Трилле?

Мы не поймали палтуса, зато наловили много-много трески и меньков. Дед с молодецкой силой орудовал багром и одну за одной швырял рыбин на борт.

Эх, не так я на него похож, как хотелось бы, вдруг подумал я и приуныл. Ко мне девушки точно не будут в очередь выстраиваться.

Вечером я поехал на велосипеде на кладбище, один. Лена упорно хочет отвадить меня от поездок туда и пугает байками про привидения, мертвецов, гробокопателей, сатанистов и кто там у нее еще в запасе. А мне на кладбище нравится. Тем более сегодня: просто блаженство – открыть калитку и шагнуть в тень и тишину. Голова звенела от переизбытка моря и солнца.

Мимо могилы бабы-тети я через все кладбище пошел к небольшому круглому камню. «Ингер Уттергорд. Родилась 6 мая 1933, умерла 22 ноября 1968» – написано на камне золотой краской. Какая она была, Ингер, на которой женился дедушка? Мама рассказывала, что она умерла от рака. У меня сердце защемляет, когда я об этом думаю. Что дедушка ее потерял, и папа тоже. Это было давно, задолго до моего рождения. Разве можно скучать по человеку, которого никогда не видел?

Я провел пальцами по гладкому камню, и вдруг подушечки пальцев что-то вспомнили. Я отступил на шаг и внимательно вгляделся в камень. Он всегда казался мне странным. Да он же с Коббхолмена!

Осень и все не так

Голос Кая-Томми

И осень наступила. Из своего окна я видел, как бодро рассекает по серо-синему августовскому морю «Тролль». Мне теперь втискиваться в жизнь по часам, а в дедовой ничего не поменяется. Он так же; будет рыбачить, пить кофе и горя не знать.

Я отвернулся от окна, подхватил рюкзак – и вдруг почувствовал, что немножечко все-таки хочу в школу. Там я снова увижу Биргитту.

В первый раз в жизни я надолго застрял перед шкафом, выбирая, что бы такое надеть. Ничего прикольного там не нашлось. Зато в ванной позаимствовал у Магнуса немного воска для укладки волос.

Мама всегда по утрам встает раньше меня, а сегодня, в первый школьный день, спит и спит.

– Она не заболела? – спросил Магнус, обшаривая холодильник в поисках еды.

– Нет, устала просто, – ответил папа. И нахмурил лоб.

Я быстрее ветра сложил в пакет завтрак, сунул ноги в сапоги и успел: выскочил из дома вместе с Магнусом и Миндой.