Вредно для несовершеннолетних (ЛП)

Мои собственные попытки разобраться в вопросе заставили меня с подозрением отнестись к этим сообщениям, и мои сомнения только усиливались, когда я получала отчаянные телефонные звонки от родителей, бабушек и дедушек, детям и внукам которых предъявлялись обвинения в похожих ситуациях. В 1999 году мать-одиночка с Лонг-Айленда (город Нью-Йорк) разыскала меня, чтобы попросить помочь ее тринадцатилетнему сыну Адаму, которого обвиняли в «сексуальном трении» о его одиннадцатилетнюю сестру (перед тем она похвасталась своим сексуальным опытом перед подругами, а потом подбила их на то, чтобы настучать на него школьному психологу). Адама арестовали, надели наручники, пригрозили, что будут судить по обвинению в фелонии как взрослого, а потом поместили в суровое католическое заведение (по вероисповеданию он был иудей) для принудительного прохождения программы реабилитации несовершеннолетних сексуальных преступников, откуда через год выпустили условно-досрочно под обещание, что как минимум еще год он будет лечиться амбулаторно. Бабушка из Мичигана, плача, рассказала мне по телефону, что учреждение для сексуальных преступников отказалось выпускать ее одиннадцатилетнего внука, потому что он не желал признаваться в преступлении, которого, как он настаивал, он не совершал. «Они всё говорили, что он в несознанке, то есть что лечение, дескать, не действует. Ну и продолжали держать за решеткой». Через четыре года, в середине 1990-х годов, по словам бабушки, мальчик покончил с собой.

Не менее важным, чем эти личные трагедии, постигшие конкретных детей, является тот эффект, который эта тенденция оказывает на всех детей, в том числе на тех, кто и близко не подойдет к детозащитному ведомству или к тюрьме для несовершеннолетних преступников. История Тони является частным случаем постепенного патологизирования нормативной

детской сексуальности, то есть того поведения, которое проявляют большинство детей. Это имеет свои последствия не только для поведения, почитаемого «девиантным», но и для сексуального поведения всех детей. Каждый раз, когда определяется - или, лучше сказать, изобретается - новая категория сексуальных отклонений, вся шкала так называемого нормального поведения калибруется на несколько делений вправо. Представления как профессионалов, так и неспециалистов о том, что является приемлемым для детей, подростков и их семей, сдвигаются в более консервативном, более напуганном, более запретительном направлении, прочь от терпимости, юмора и доверия.

Слово нормальный

не является точным научным термином. Оно может обозначать то, что делают большинство людей, или то, что некоторые люди считают здоровым, моральным, обычным или естественным, в противоположность нездоровому, греховному, чудно

му или противоестественному. Оно может обозначать то, что считает приемлемым моя мама, мой священник или психолог на ток-шоу Опры Уинфри. Или оно может обозначать то, что считаю приемлемым лично я. Нормальное чрезвычайно подвержено колебаниям вместе с каждой переменой ветров в политике и в истории. Рядящееся в тогу научного и неизменного, на самом деле оно субъективно и крайне текуче. Вот почему выше я использовала слово нормативный - статистический термин, просто обозначающий, что делают большинство людей. Именно поэтому нигде в этой книге я не использую обычный либеральный аргумент в защиту детской сексуальности: что она «нормальна и естественна». Нормальное проблематично, потому что нельзя иметь нормальное, если не имеешь ненормального. Чтобы в мире могло существовать приемлемое поведение, должно быть и «неприемлемое» (или «несоответствующее») поведение. Чтобы были «правильные» люди, должны быть парии.