Времена Антона. Судьба и педагогика А.С. Макаренко. Свободные размышления

Если вникнуть, такие обвинения не имеют смысла. К кому бы они не были обращены. Стоит ли нам так уж беспокоиться о том, чтобы не «штамповать» одинаковых людей? Стоит ли нам так уж ратовать за то, чтобы люди были не похожи друг на друга? Если следовать логике этого страха, то хорошо не только сохранять различия между людьми, но и углублять и расширять их.

Как бы мы ни старались, ничего у нас не получится. Как сказал Ильенков, «единичное есть единичное, и тут уж ничего не поделаешь». Не получится у нас сделать людей одинаковыми. До сих пор ни у кого это не получалось. И не получится впредь. Федор Моргун, человек, известный на Полтавщине, и не только там, после встречи с коммунарами сказал: «Какие же вы все одинаковые… И какие же вы все – разные».

Я не знаю ни одного примера, чтобы какой-то коллектив каким-то способом добился одинаковости. Даже в тюрьме такого не случается. Тем более в армии. Можно специально подбирать парней по росту, возрасту, цвету волос, глаз и по любым другим признакам – одинаковости не будет. На какое-то время может мелькнуть чисто внешняя похожесть, но только и всего. Даже в близнецах, если вглядеться, обнаружатся различия.

Зачем же мы так печемся о различиях? Не они ли, если оглянуться назад, виновники многих, если не всех, наших бед, – от уличных драк до мировых войн? А какой вред от мнимой одинаковости?

Получается – что? Бороться за различия нет смысла. Они есть и без наших усилий. А если есть что-то недостижимое, так это одинаковость.

Третье умозаключение Ильенкова – о самоуправлении. Размышления о том, как важна роль общества в формировании личности, не могли не привести философа к размышлениям о том, каким должно быть само общество. По каким законам оно развивается. Поддается ли оно какому-то управлению. Ильенков пришел к выводу, что функции управления государство должно передавать людям – «только так можно преодолеть отчуждение человека от человека». В итоге – «движение к коммунизму есть нарастание элементов самоуправления в обществе».

Нет нужды доказывать, что и в этом смысле философ Ильенков «поддерживает» теорию и практику педагога Макаренко.

Граф

Толстой и Макаренко. Сопоставление

Когда умер Лев Толстой, Антону Макаренко было больше двадцати лет. Он мог бы съездить в Ясную Поляну и познакомиться с живым классиком. Но он не поехал туда. Он увлекался Горьким, Чеховым, другими писателями, а Толстым, насколько я могу судить, – нет. Толстой был не его писатель? Что-то не совпадало? Наверное, так.

Толстой прав и когда ошибается

Нет ничего проще, чем опровергать Льва Толстого.

Он считает: «Человек родится совершенным».

Он убеждает: «Воспитание есть принудительное, насильственное воздействие одного лица на другое с целью образовать такого человека, который нам кажется хорошим».

Он сообщает: «Родившись, человек представляет собой первообраз гармонии, правды, красоты и добра».

Он утверждает: «Воспитание есть возведенное в принцип стремление к нравственному деспотизму».

Он настаивает: «Воспитание есть стремление одного человека сделать другого таким же, каков он сам».

Он повторяет: «Права воспитания не существует».

Он объясняет: «Учить и воспитывать ребенка нельзя и бессмысленно по той простой причине, что ребенок стоит ближе меня, ближе каждого взрослого к тому идеалу гармонии, правды, красоты и добра, до которого я, в своей гордости, хочу возвести его».

Он – категорично: «Воспитание портит, а не исправляет людей».

Спорить? Возражать? Исправлять? Ставить Толстого на путь истинный? Это – самое простое.

Да, конечно, можно сослаться на психолога Александра Мещерякова и философа Эвальда Ильенкова, которые, работая со слепыми и глухими детьми в интернате Загорска, убедились, что родившийся ребенок – почти пустой сосуд. Чистый, но пустой. С каждым днем он будет наполняться. Но – как и чем? Чем попало или с выбором? Если с выбором, то удастся ли отсеивать «плохое»? Если отсеивать, то опять-таки что? В любом случае ребенок рождается – никакой.

Значит, Лев Толстой ошибался? Ошибался. И все-таки…

Ребеночек-то разве не ангел? Да, ангел. Разве не воплощение чистоты, невинности и безгрешности? Да, воплощение. И разве с годами он не теряет этот свой образ сущего идеала? Да, теряет.

Значит, Лев Толстой прав?

Лев Толстой – это Лев Толстой. Он в правоте своей ошибается и в своих ошибках прав. Свою мысль он всегда доводит до конца, до края, а там обнаруживает нечто противоположное тому, с чего начинал. И тогда он ведет свою мысль обратно, от конца к началу, от края до края. Поэтому в его размышлениях правота и заблуждения плавно перетекают одно в другое.