Возможно, затряслась рука, или меня выдали дрожащие плечи, но Парис заметил, что со мной что-то не так и встал за спиной, готовый в любое мгновение помочь, в чем бы, ни заключалась эта самая помощь.
Я небрежно комкаю листы бумаги, лежащие передо мной, и спешно прячу их в кармах платья. Не хватало еще, чтобы Парис прочитал хоть строчку из написанного мной. Он стоит за моей спиной, не двигаясь, но я знаю, о чем он думает, знаю о его желании: положить руку мне на плечо, создать иллюзию того, что тепло его ладони может унять мою дрожь.
Я размышляю молча, не двигаясь, над тем, как это может быть? Что я почувствую, если он дотронется до меня? Это что-то мазохистское, любить одного человека, но представлять, как тебя касается тот, кто тебя безразличен, подчеркивая тем самым свою боль. Я занимаюсь кошмарной вещью…
Я думаю о руках Париса так, как думала о руках Лео. Вспоминаю цвет кожи, грубость, мелкие шрамы и разбитые костяшки указательного и среднего пальцев правой руки. Вены на его руках не так напряжены, как у Лео, но пальцы кажутся мощнее и в них словно есть власть. Не ярость, или опасность, а что-то символизирующее защиту.
И тут я попадаю на какой-то созданный собой же, крючок. Мне хочется тепла рук Париса. Точно в моей голове зарождается головная боль, угрожающая стать невыносимой, а его сильные руки могут остановить грядущее мучение.
Я оборачиваюсь к нему и смотрю снизу вверх. Не понимаю отчего, но его лицо преисполнено благодарностью и тревогой. Тревогой обо мне. Что-то до возмутительности драматичное есть в том, как он возвышается надо мной, точно спустившийся с небес, старый Бог, которому я больше не желаю покланяться. Он красив. Серьезно. Теперь-то я понимаю, отчего девчонки на курсе сходили с ума; мощные, но не неуклюже-гигантские плечи, первое, что я замечаю. Сильные ноги обтянутые грубой джинсовой тканью, икры так и выпирают…
Я перевожу взгляд на его лицо, хотя понимаю, что такое мое разглядывание его тела, может быть понято двусмысленно. Черты лица совершенно не грубые, каждая линия гладкая и точно излучающая свет. Он до головокружения милый внешне парень, о таких еще говорят «лакомый кусочек», но резонанс в его почти ангельскую внешность, вносят глаза.
Пасмурно-серые глаза словно выталкивают тебя из уютной комнаты, под холодный дождь. Если ты хоть немного разбираешься в людях, то глядя в глаза Парису, поймешь: он расчетлив и коварен, НО… Только по отношению к тем людям, к которым не испытывает симпатии.
На меня пасмурные глаза смотрят с единственным желанием — защитить.
Кошмар! Насколько же это подкупает, в совокупности с его мальчишески-ангельской внешностью. Я искренни, сочувствую тем девицам, что проводили с ним одну единственную ночь, а утром больше не являлись для него никем стоящим.
Помнится, Афина в их числе… Хотя они и остались кем-то вроде приятелей, но я точно знаю, что стоит Парису вновь обратить на нее внимание, подруга забудет обо всем и обо всех. Даже о Спартаке, правильнее сказать, тем более о Спартаке. Мне жаль его неразумное сердце, простое, бескорыстное, увидевшее в Афине идеал любви.
Мы со Спартаком похожи, ситуации почти идентичны.
— Вернулась на землю? — изогнув пухлые губки в милой ухмылке, обращается ко мне Парис.
— Что, прости?
— Ты секунду назад витала где-то очень далеко, а я стою и наблюдаю за тем, как твое сознание медленно возвращается. — он крутит указательными пальцами у виска, умиляясь моей странностью.
— Со мной бывает. Просто задумалась.
— Да я не против, мне даже нравится.
— Мои странности?
— Да, они у тебя особенные. Странности вообще бывают очень милыми.
— Или говорящими о психических заболеваниях, например огромная люстра, висящая не на потолке, а прикрепленная к полу. — подкалываю я, имея ввиду его квартиру.
Парис улыбается. Он перестает возвышаться надо мной, и присаживается на пол, деликатно опуская ладони на мои колени.
Я вот думала, что почувствую, когда он дотронется до меня? Ожидала что вздрогну, но сухие и теплые руки не произвели на меня никакого эффекта, даже немного разочаровало.
— У меня есть информация. Скажу честно, я хочу рассказать тебя о том, что знаю, не только по причине долга или уважения к твоей семье, но и из личных целей. — он смотрит мне в глаза, не отводит их и редко моргает, хочет удостовериться — я понимаю что он имеет ввиду.
Парис не сдался.
— Я хочу, чтобы ты поехала со мной. В Византию. Я хочу шанс.
— Я откажусь, ты же знаешь.
— По этому я и расскажу тебе то, что собираюсь, это… не оставит тебе выбора, придется убежать со мной.
— Я останусь, Парис. Что бы ты мне не сказал.
— Тогда слушай.
Глава 12
Аврора
Дом, в который привел меня Парис, забрав с арены, я догадалась — принадлежит ему. Осознание этого, вернуло меня к размышлениям о его прошлом. Парису, как и мне, вскоре должен исполниться двадцать один год, но в отличие от меня, он добился материального благополучия самостоятельно. И я не имею ни малейшего представления о том, как именно.