Vremena goda

— Чего она, чего? — приложив ладонь к уху, переспросила третья — тощая, как баба-яга, в алом шелковом тюрбане. — Что она ему сказала?

— Говорит: «Не парься, урод. Отвали».

— В каком смысле?

— Да ну вас, Эльвира Ивановна. Забываете слуховой аппарат, а потом мешаете смотреть.

Вера покачала головой:

— Спасибо. Я потом со всеми познакомлюсь. Пойдемте дальше.

На ходу, слушая пояснения, записывала в блокнот: «В каждой квартире кухонный уголок. Кто хочет, готовит сам. Есть автобус для поездок в супермаркет. Или можно дать список продуктов — привезут».

Поднялись на второй этаж. В одной комнате занимался кружок мягкой игрушки. В другой хор репетировал «Эх, дороги, пыль да туман» для завтрашнего концерта. В третьей очень серьезный мужчина, похожий на певца Георга Отса (Верина бабушка обожала фильм «Мистер Икс»), диктовал кулинарные рецепты. Это и был переманенный из Таллинна чудо-повар.

— А здесь что?

Вера остановилась перед запертой дверью, на которой висела табличка с перечеркнутым крест-накрест портретом Ленина. Изнутри доносился мужской голос, что-то пронзительно выкрикивавший.

— Дискуссионный клуб. Для политических споров. Сегодня «белый» день. — Люк Шарпантье тихонько рассмеялся, видя на лице спутницы недоумение. — Видите ли, мадемуазель Вероника, вы, русские, очень пассионарная нация. Особенно в политике. Спор моментально переходит в ссору, ссора в драку. Поэтому пришлось поделить дни на «красные» и «белые». В «красный» день свои аргументы высказывают сторонники коммунизма, а их оппоненты только слушают. В «белый» день всё наоборот.

— Знаю я стариков, — недоверчиво заметила Вера. — Как это они будут слушать и ничего не отвечать? Так не бывает.

Директор хитро приподнял бровь.

— А вы загляните. Сегодня там будет пусто. «Белые» у нас — маргинальное меньшинство.

Зал, который, судя по экрану, использовался для кинопоказов, был почти пуст. На сцене стол с микрофоном. Там, тряся пальцем и захлебываясь, держал речь лысый человек в свитере. Аудитория состояла из одного-единственного слушателя. Он был в строгом костюме, белой рубашке, галстуке. Что-то быстро записывал.

— …Так никогда ничему и не научитесь! — частил оратор. — Потому что ваша идеология не признает свободы мысли. Только умеете, что клонировать таких же, как вы, долдонов! «Марксистское учение всесильно, потому что оно верно» — вот вся ваша аргументация!

Шарпантье объяснял шепотом:

— Это господин Кучер Михаил Маркович. Диссидент. Был выслан из Советского Союза еще в семидесятые годы. Женился на состоятельной даме левых взглядов. Овдовел. Продал свою квартиру в шестнадцатом арондисмане, живет у нас. Как видите, его взгляды у нас непопулярны.

— Только один сторонник?

— Это не сторонник, а совсем наоборот. Секретарь нашего парткома. Что удивляетесь? У нас и партийная организация есть, как же без нее? Завтра, в «красный» день, секретарь будет возражать по пунктам, потому и записывает. О, это наша звезда. Не узнаете?

Директор назвал фамилию, которая Вере была смутно знакома.

— Кто-кто?

— Я забыл, сколько вам лет. Это один из членов ГКЧП. Доживает у нас. Дети-бизнесмены платят. Такая вот судьба.

Что такое ГКЧП, Вера сообразила не сразу. Потом-то, конечно, вспомнила. Фамилию эту она, кажется, слышала в далеком детстве.

— Иосифа Виссарионовича не оскорблять! Особенно в канун Великой Победы! — вдруг крикнул с места бывший путчист. Вера прослушала, что именно сказал про Сталина господин Кучер.

— Вам никто слова не давал! — легко перекричал его в микрофон выступающий. — И предупреждаю. Увижу в клубе портрет Усатого — сорву! Дома у себя хоть Гитлера вешайте. А в общественном месте не сметь! И сядьте! Уважайте правила!

Партийный секретарь поднялся, грохнув стулом.

— Сам себя слушай, балабол!

Затопал к выходу.

— Моемся, — быстро шепнул директор. — Нет, смываемся? Смываемся. А то нам тоже достанется.

Вера записала: «Мих. Марк. Кучер. Познакомиться. Проблема изоляции?». Приезжая в домвет, она всегда брала на заметку тех, кто страдает от одиночества или подвергается остракизму. Во всякой ячейке общества — дома престарелых не исключение — обязательно есть свои парии. Исследования, проведенные фондом, показали, что эта категория стариков уходит быстрее всего (слова «умирать», «смерть» в документах организации принципиально не употреблялись).

— Михаил Маркович всегда один? — спросила она. — С ним никто не дружит?

— Никто. Но ему, по-моему, и не нужно. Он диссидент по своей nature existentielle… — Шарпантье пощелкал пальцами.

Вера помогла:

— Экзистенциальной установке?

— Установке. Спасибо. Ему нужна оппозиция, конфликт с окружающим социумом. Это заряжает его энергией. Вам нужно придти в «красный» день. О, это интересно. Я видел в Москве спектакль «Горе от ума». Очень похоже.

— Как Чацкий, один против всех?