Временно исполняющий

В щель, именуемую дверью, протиснулся младший лейтенант Сахно, недавний командир взвода управления шестой батареи, переведенный на место погибшего начальника разведки дивизиона но настоянию Хабарова. Он и походил чем-то на Хабарова: не то строгостью взгляда, не то сдержанностью. Павельев бросил ободряюще бывшему своему подчиненному:

— Проходи, Сережа. Как там?

Тот и бровью не повел, словно не слышал. Козырнул командиру дивизиона:

— Товарищ лейтенант, прошу извинить за опоздание. Полежать пришлось.

«Ну, чистый Хабаров», — подумал Ватолин и спросил:

— Стреляет?

— Так точно, стреляет. Из всех видов оружия.

— А тяжелая?

— Долбит. Один снаряд каждые полчаса. Зато какой снаряд! Отсюда слышно, как рвется.

— Ничего не разглядели?

— Нет. По звуку только можно определить… Рядом. В низине ведь мы, а фрицы наверху. Снизу не разглядишь.

— Разрешите мне, — поднял руку, как на школьном уроке, Заруднев. — Я знаю, откуда эту батарею видно. От церкви ее видно.

«Церковью» называли груду кирпичей, оставшуюся от вдребезги разбитой часовни. Стояла она на участке, непосредственно примыкающем к вражеским позициям, отлично просматриваемом и не представляющем для немцев особого интереса. Это, по существу, была ничейная земля.

Долгополых всплеснул руками:

— Смотрите-ка, открыл Америку Витюша! А мы-то думаем-недодумаемся… Да там и снайперу делать нечего, там тебя фрицы из автомата уложат или гранатами закидают.

Павельев сидел молча, считая, видимо, излишним для себя участвовать в беспредметном споре. А Ватолин думал, что, если ничего другого они сейчас не придумают, придется принять этот вариант и надо будет пробираться кому-то к «церкви», чтобы оттуда корректировать стрельбу, и если все признают это дело безнадежным, посылать туда он никого не будет, сам пойдет.

— Какую думу думаем, товарищи командиры? — заговорил опять Долгополых. — Все, кажись, ясно, как божий день. Приказ выполнять надо? Надо. Кроме как от церкви батарею эту не увидеть? Не увидеть. Идти к этой церкви кому-то надо? Надо. Мне надо, потому что я старше вас и знаю, не в обиду вам скажу, чуть побольше вас… О чем же думать? — Он посмотрел в глаза Ватолину и улыбнулся: — О чем думать, товарищ лейтенант? Мне положено идти туда. По всем статьям положено. Так ведь?

— Так, — выдохнул командир дивизиона. — Вы пойдете. Этой же ночью отправляйтесь.

— Есть отправиться этой ночью, — дядя Вася поднялся. — Буду, коли так, настраиваться. Разрешите быть свободным?

10

Отправиться этой же ночью к церкви старшему лейтенанту Долгополых не пришлось — помешал начальник штаба Хабаров. Он позвонил исполняющему обязанности командира дивизиона:

— Докладываю: свечек (снарядов на огневых позициях) меньше четверти комплекта. С таким запасом выполнение поставленной задачи считаю абсолютно невозможным. Кроме того, предлагаю самовар (гаубицу) Павельева перевести поближе к хозяйству Долгополых. Там ему легче будет действовать.

Выслушав, Ватолин не нашел что возразить. Подумал, что впредь без согласования с начальником штаба не примет ни одного решения. К тому же вспомнил рассуждения Синельникова о роли командира дивизиона — «подписывай приказы, которые начальник штаба составит».

— Хорошо, — ответил Костя. — Подсчитайте все и отдайте распоряжение.

Гаубицу перевести — дело простейшее. Но снарядов не было и на отстоящей за десять километров базе. Пока снаряды доставили туда, пока их вез к огневым позициям на тощих лошадях вэвод боепитания, прошло двое суток. Только тогда старший лейтенант Долгополых, придирчиво проверив состояние каждого орудия и умение бойцов вести скоростную стрельбу, отправился на ничейную землю.

Отправился не ночью, а днем, дабы самому лишний раз убедиться в непросматриваемости тяжелой вражеской батареи ни с какой иной точки, кроме как от церкви. А ночью связисты должны были кратчайшим путем протянуть провод.

Заряжающий Герман Лебеденков шел за старшим лейтенантом, строго выполняя его приказ: «Делай, как я». Гадал, что будет дальше, за следующим поворотом траншеи, и утешал себя: страшнее, чем в то утро, когда пятнистые чудовища двигались на батарею, не будет — не может быть. Тем более что сейчас всего лишь в шаге перед Германом покачивалась перечеркнутая ремнем такая надежная спина командира батареи.

Долгополых иногда останавливался, заговаривал, как со старыми знакомыми, с артиллеристами «сорокапяток» и стрелками противотанковых ружей, расспрашивал, не слышат ли они выстрелы тяжел ой немецкой батареи, и если слышат, то с какой именно стороны, и много ли времени проходит от выстрела до того, как в воздухе прошелестит тяжелый снаряд. Отвечали по-разному, но больше так: слышать слышали, но время не замечали — ни к чему.

Достигли площадки, показавшейся после тесных траншей очень просторной. Отсюда шел крутой лаз в землянку. У входа сидел с перебинтованной головой, в расстегнутой гимнастерке боец. Кивнув ему, Долгополых спросил, что тут можно увидеть, если подняться на бруствер.

— Ничего, — прохрипел простуженно боец.

— Как ничего?

— А так… Фриц увидеть ничего не даст, сразу уложит.