Временной узел

Молодой человек уже собирался развернуться, чтобы выйти из комнаты, как вдруг взгляд его упал на лист бумаги из ученической тетради, сиротливо приютившийся между Левитаном и Шишкиным. Валерий медленно подошел к кровати и склонился над листом. Простым карандашом на нем был выполнен на первый взгляд бесхитростный рисунок: береза, а под ней могильный холм. Но простота рисунка оказалась обманчивой, лишь только Валерий приблизился к нему на расстояние вытянутой руки. Ветки березы вдруг приняли очертание сгорбленной женщины, руки которой тянулись к холму в попытке коснуться его травяного покрова. Эти попытки вызывали колоссальное напряжение во всей фигуре женщины (в согбенной спине, напряженных шее и плечах), а их бесплодность отразилась болью и страданием на ее лице.

Долго рассматривал Валерий рисунок, то приближая лицо почти вплотную к нему, то отступая на несколько шагов, пока не услышал шаги в сенях дома. Спешно покинув комнату, молодой человек прошел в горницу и сел за стол.

Пришла Полина. Она молча вынула из сумки буханку хлеба и бутылку водки.

– Таак! – весело крякнул Лера, – обмываем мой приезд?

– И наше знакомство! – в тон ему ответила Полина.

Она принялась накрывать на стол, челноком мотаясь от стола к печи и обратно, часто выбегая в сени, а то надолго исчезнув в погребе и появившись оттуда с полной миской солений. Движения ее были так ловки, так изящны, что Валерий невольно залюбовался ей.

– Что? – Полина неожиданно остановилась перед Лерой, вопросительно глядя ему в глаза.

– Что? – повторил вопрос молодой человек.

– Ты смотришь на меня, как-будто хочешь что-то сказать.

– Нет, – смущенно опустил голову Лера и тут же снова вздернул подбородок, – да. Я хотел спросить тебя.

Полина выжидательно молчала.

– Я хотел спросить: кто автор того рисунка, что висит у тебя над кроватью?

– Какого рисунка? – насторожилась Полина.

– Ну… береза… могила…

Лицо молодой женщины залилось краской.

– Сама нарисовала, – чуть слышно выдохнула она.

– Сама?! – удивился Лера.

– Сама, – кивнула Полина, – вообще-то я свои рисунки никому не показываю. Так, иногда, тетке Варваре. А что, не глянулся тебе мой рисунок?

– Что ты! Что ты! – замахал руками Валерий, – глянулся! Еще как глянулся! У тебя, наверное, еще рисунки есть? Покажи мне их пожалуйста.

Некоторое время молодая женщина внимательно всматривалась в глаза Валерия.

– Хорошо, – наконец, согласилась она, – но обещай, что честно скажешь, какие рисунки хороши, какие так себе, а какие вовсе никчемные.

– Обещаю! – стукнул себя в грудь кулаком Лера.

Полина скрылась за дверью своей комнаты и через полминуты вернулась, осторожно, словно хрупкую драгоценность неся в руках папку, перехваченную матерчатыми тесемками.

– Вот! – с волнением выдохнула она, кладя папку на стол перед Валерием. Молодой человек аккуратно развязал тесемки и вынул первый рисунок, выполненный, как и висящий на стене, карандашом на листе из ученической тетради. На рисунке огромная нога в военном сапоге раздавила один из двух стоящих рядом цветов, называемых в простонародье колокольчиками. В головке цветка, оказавшегося под сапогом, явно прослеживались черты мужского лица. В огромных глазах застыл ужас от предчувствия скорой смерти. Две руки – тонких листа уперлись в землю в отчаянном и безнадежном стремлении вернуть стебель в вертикальное положение. В стоящем рядом нетронутом колокольчике угадывались женские черты. Стебель склонился в сторону гибнущего друга. К нему же тянулись листья-руки.

Лера отложил в сторону рисунок и вынул из папки следующий. На нем крупным планом было изображено женское лицо, на котором застыла гримаса ужаса. В широко открытых глазах, словно в зеркале, отражалась картина гибели солдата на поле брани. Молодой боец, опираясь на винтовку, пытался оторвать израненное тело от земли.

Лера поднял голову и внимательно посмотрел на Полину.

– Ты очень любила своего мужа?

Молодая женщина отвернула в сторону лицо.

– Не знаю. Наверное, любила. А еще я ему очень благодарна. Благодарна за то, что он меня понял, не оттолкнул, как другие. У меня до него никого не было. Ни ребят, ни даже подруг. Меня все сторонились, чудаковатой считали. Некоторые «чокнутой» за глаза называли. Я думаю, это все из-за моих рисунков. Я с ними как с живыми. И беды свои и радости поверяю. Они – моя вторая жизнь, моя изнанка.

За окном мелькнула чья-то тень.

– Тетка Варвара возвращается, – встрепенулась Полина, – значит, баня готова.

Она живо собрала рисунки в папку и унесла в свою комнату.

После бани сели за стол. Полина попыталась откупорить водочную бутылку, но свекровь задержала ее руку.

– Оставь, – улыбнулась она, – бутылки открывать мужское дело.