Времетрясение

На пикнике, там, на пляже, где Лорел и Гарди сидели в маленькой лодке всего лишь в пятидесяти ярдах от берега, Килгор Траут сказал, что молодежь любит фильмы, где много стрельбы, потому что в них очень наглядно показано, что умирать – это совсем не больно и что людей с ружьями можно рассматривать как «внештатных анестезиологов».

Он был так счастлив! Он был в центре внимания! Такой весь нарядный: в смокинге и белой рубашке, с красным поясом-кушаком и галстуком-бабочкой, когда-то принадлежавшими Золтану Пепперу. Завязать галстук ему помог я, как когда-то мой старший брат помогал мне завязывать галстук-бабочку, пока я сам этому не научился.

Что бы Траут ни говорил там, на пляже, все смеялись и хлопали. Он не мог в это поверить! Он рассказывал, что египетские пирамиды и Стоунхендж строились в те времена, когда сила тяжести была совсем слабой, когда большими камнями можно было кидаться, как диванными подушками, и людям это понравилось. Они попросили, чтобы он рассказал что-нибудь еще. Он процитировал им фразу из «Поцелуй меня снова»: «Красивая женщина патологически не способна к внутреннему соответствию своей красоте. Дзинь-дзинь?» Люди были в восторге. Они говорили, что он остроумный, как Оскар Уайльд!

Вы должны понимать, что до этого пикника самой большой аудиторией Траута был личный состав артиллерийской батареи, где он служил артиллерийским разведчиком в Европе во время Второй мировой войны.

«Дзинь-дзинь! Как же здорово, правда?» – обращался он ко всем нам.

Я крикнул ему из толпы: «Вы были больны, мистер Траут, но теперь вы здоровы, и еще столько всего надо сделать!»

Там была и Джанет Косби, мой агент по лекционной деятельности.

В десять вечера старый, давно не издававшийся писатель-фантаст объявил, что ему пора на боковую. Но прежде чем пойти спать, он хотел сказать еще одну вещь – всем нам, его семье. Как фокусник, ищущий добровольца среди зрителей, он попросил, чтобы кто-нибудь вышел к нему и сделал то, что он скажет. Я поднял руку.

«Я! Можно, я?»

Я подошел и встал рядом с Траутом, по правую руку. Все притихли.

«Вселенная расширяется, – сказал Траут. – За исключением этого мелкого сбоя, через который она заставила нас пройти, Вселенная расширяется без остановки и разрослась до таких невообразимых размеров, что свету уже не хватает скорости, чтобы пройти более или менее достойное расстояние даже за невообразимо большое количество времени. Когда-то свет был самой быстрой штуковиной во Вселенной, но теперь его можно отправить на свалку истории вместе с «Пони-экспресс».

«А теперь я попрошу этого человека, который смело вызвался мне помочь, выбрать две точки мерцающего устаревшего света в небе над нами. Какие именно – это без разницы, главное, чтобы они мерцали. Если они не мерцают, значит, это планеты или спутники. Сегодня они нас не интересуют».

Я выбрал две точки света на расстоянии футов в десять друг от друга. Первая точка – Полярная звезда. Вторую звезду я не знал. Может быть, это была Рвота, звезда размером с дробинку ВВ из рассказа Траута.

«Они мерцают?» – уточнил он.

«Да, мерцают», – ответил я.

«Точно мерцают?» – уточнил он еще раз.

«Честное слово», – сказал он.

«Прекрасно! Дзинь-дзинь! – сказал он. – А теперь вот что: не важно, какие именно небесные тела представлены этими точками света, мы все равно можем с уверенностью утверждать, что Вселенная стала настолько разреженной, что свет пройдет расстояние от одной точки до другой за несколько тысяч, если не за несколько миллионов лет. Дзинь-дзинь? А теперь я попрошу нашего добровольца посмотреть сперва на одну точку, а потом – на другую».

«Ага, – сказал я. – Посмотрел».

«Это заняло не больше секунды, так?» – спросил Траут.

«Не больше», – ответил я.

«Но даже если бы это заняло час, – сказал он, – все равно существует нечто, способное преодолеть расстояние между этими двумя небесными телами в миллион раз быстрее света».

«И что же это?» – спросил я.

«Твое сознание, – сказал он. – Новое качество во Вселенной, которое существует исключительно потому, что существуем мы, люди. Отныне и впредь физики, которые пытаются постичь тайны Космоса, должны учитывать не только энергию, материю и время, но и еще кое-что: нечто новое и прекрасное – человеческое сознание».

Траут умолк на мгновение и большим пальцем левой руки поправил верхнюю вставную челюсть, чтобы она не соскользнула и не помешала ему сказать последние слова в тот волшебный вечер.

С его вставной челюстью все было в порядке. И вот что Траут сказал напоследок: «Но я знаю слово получше, чем слово «сознание». Это слово – «душа».

Он опять сделал паузу и добавил: «Дзинь-дзинь?»

Эпилог

Четыре дня назад, утром 25 апреля 1997 года, после продолжительной борьбы с раком, без мучительных болей, скончался мой старший брат Берни – мой единственный брат. Ему было восемьдесят два года. Он был заслуженным профессором в отставке, старшим научным сотрудником в центре метеорологических исследований при Университете штата Нью-Йорк в Олбани и отцом пятерых замечательных сыновей.